До-бемоль минор

…За начальственным местом какой-то вшивой конторы восседает рыба моя — Анна. Она курит трубку, иногда отвлекаясь на телефонные ответы и переключение вентилятора.

Стук в дверь своею робостью напоминает дальний трезвон коровьих колокольцев — это входит одноногая.

— Слушаю вас внимательно и чутко, — мямлит в сторону золотая моя рыба.

Нежный и тихий голос бледной посетительницы запевает из «положения стоя»:

— Хотела бы просить вас, уважаемая глава молодых начинаний, об устройстве к вам в предприятие в качестве подсобного рабочего. Очень вас о том прошу и всячески умоляю! Очень нужны деньги, да и сильные руки даром пропадают. Пожалуйста! Милая… Хотите, я помолюсь за вас?

— Нет, не стоит, это лишнее. Вы хоть и красивая женщина, но возрастом превозмогаете всех наших сотрудниц. К тому же ваши, как вы соизволили выразиться, сильные руки ни в коей мере не способны восполнить непозволительное отсутствие ноги… Всего хорошего, и постарайтесь не задерживать…

Посетительница, поцеловав висок молодого командира, направлялась беззвучной шпилькой в сторону выхода, властная Анюта уже орала слово «Следующий!», а я почему-то находился за шторой с автоматом Калашникова и трусливо стеснялся обнаружить свое присутствие…

Далее сон проступал отрывочными фрагментами. В кабинет конторы поочередно вошли две молоденькие девицы: первой — подруга Женя в качестве секретаря-машинистки, второй — моя жена в пору девственной юности в качестве «следующей». Женя принесла Анюте поднос с пивом и косметическими принадлежностями, а моя зареванная жена засеменила к окну, отвела штору и низко приткнулась к магазину автомата, а заодно — и к моей колыхавшейся груди, — она всегда чувствовала, где меня искать…

…Тогда я проснулся и курил минут тридцать.

***

Субботним утром супруга выслала меня за сметаной и дрожжами, а также проверить лотерею ДОСААФ, Вернувшись, я слегка порадовал ее выигрышем какого-то шагомера стоимостью в одиннадцать рублей и, немного повиляв своим хитрым хвостом, снова помчался на Васильевский Остров, чтобы быть поближе к чарующему тайному Углу.

…Пошел дождь. От него я укрылся под навес уже знакомой парадной и наблюдал беспокойство кратких пузырей, выскакивающих из неба, отраженного в луже. Так я когда-то ожидал своего дембельского часа, и пузыри разделяли тогда мое нетерпение и сладостную грусть юности…

Теперь я ожидал Анну. Мне казалось, что она должна проживать где-нибудь поблизости: иначе — зачем бы ей назначить именно здесь нашу завтрашнюю встречу. Интуиция убеждала меня, что мы увидимся сегодня, очень скоро.

Редкие зонты проплывали мимо. Они укрывали собой молчаливых людей и двигались неторопливо, боясь противоречить тихому и ровному дождю и низко замершему темному небу — те не любят быстрой ходьбы под собой и чрезмерно громких голосов.

Пытаясь угадать сокровенную жизнь в одиноких фигурах и вглядываясь в их замаскированные непогодой лица, я невольно обнаружил странную закономерность: среди них вовсе нет мужчин, а только одни женщины…

«Женщины выходят в дождь, чтобы освободить наружу тлеющий уголь печалей и обид, долгое время скрываемый от постороннего пониманья внутри терпеливой груди. Пускай он выхолодится на воле, пускай хоть немного пошипит в дожде и надышится свежей влагой и новой силой, чтобы вновь надолго спрятаться в темном чулане души для терпенья и сохранения семьи…»— так рассуждал я сам с собою, ожидая девушку мою Анну. — «И дождь, рассекающий улицы и тротуары на множество участков уединения, не позволит ни одному мужчине подглядеть Такую женщину в ее слабости и откровении — ее настоящей силе!»

Анна появилась через час в сопровождении пожилого джентльмена…

***

Не успев еще изумиться, я упрятался в глубину дверей, выставил глаза наружу, а затем, намокая, украдкой двинулся вслед Анюте и ее коротконогому приятелю.

Они остановились у нужной арки, сбросили вниз мешавшую отдышаться «бриллиантовую» сумку и, обнявшись, принялись целоваться…