До Библии. Общая предыстория греческой и еврейской культуры

Приведем еще один пример из недавней литературы: Седрик Х. Уитмен (в работе «Гомер и героическая легенда») противопоставляет позицию Агамемнона духовности Ахиллеса. Агамемнон дал возмещение за то, что в начале Илиады «увлек из кущи» наложницу Ахиллеса Брисеиду (взамен Хрисеиды, которую Агамемнону пришлось вернуть отцу). Агамемнон возвращает Брисеиду, поклявшись, что «руки не поднял, к ложу неволя ее иль к чему бы то ни было нудя» (Илиада, 19: 261–262). Кроме возвращенной женщины, Ахиллесу принесли 7 треножников, 20 «блестящих лоханей», 12 «коней пышногривых», 7 «жен непорочных, работниц искусных» (помимо «румяноланитой „Брисовой дочери“») и 10 талантов золота (около 300 кг). Ахиллес после клятвы Агамемнона принял извинения и дары и возложил вину за то, что произошло, на Зевса, а затем произнес: «К завтраку, други, спешите, а после начнем нападенье!» (Илиада, 19: 275). Подобное поведение знакомо нам и в других эпических произведениях стран Восточного Средиземноморья. Так, Крет желает Хурраи точно так же, как Ахиллес — Бри-сеиду. Крет отклоняет золото, серебро, лошадей, колесницы и прочие ценные дары, предложенные Пебелом, а вместо этого настаивает на том, чтобы ему вернули девушку. Насколько мы можем утверждать, Крет (в отличие от Ахиллеса) остался равнодушен к материальным благам и взял лишь свою возлюбленную Хурраи. В данном случае герой более древнего угаритского эпоса выглядит более духовным, чем Ахиллес в более позднем греческом эпосе, потому что Ахиллес в конце концов принимает дары (вместе с Брисеидой), а Крет отказывается от материальных ценностей до самого конца. Очевидно, нет необходимости в этом неблагоприятном сравнении[39]. Более важным является наше понимание того, что и угаритский, и гомеровский варианты проистекают из одной и той же базовой легенды. Беззаветная любовь к конкретной женщине (несмотря на подкуп) — часть репертуара царского эпоса, появляющаяся на Ближнем Востоке в результате миграции сюда индоевропейцев.

Исследователей беспокоит утверждение в Одиссее, 19: 179, что Минос начал править Кносом (Кноссом), когда ему было девять лет. Древние цари должны были напрямую общаться с богами. Столь важные функции требовали со стороны царей зрелости. Однако Минос — это особый царь. Он получил это право от Зевса («собеседник Крониона мудрый» (Одиссея, 19: 179). Удивительная роль Миноса подкрепляется и фактом, что в столь нежном возрасте девяти лет он был в состоянии выполнять роль царя.

Нравы и обычаи, взятые из реальной жизни, часто общие для героев Гомера и Ближнего Востока. Когда Нестор видит Агамемнона бродящим в ночи, он спрашивает, не ищет ли тот друга или сбежавшего меска (мула или лошака) (Илиада, 10: 84). Это имеет некую параллель с блужданиями Саула в поисках пропавших ослиц (1 Цар., 9: 3). (Связь весьма отдаленная — Саул еще не был царем, а Нестор просто спросил (спросонья, «голову с ложа поднявши»). — Ред.)

В Одиссее, 24: 214–320 Одиссей решает испытать своего старого отца Лаэрта. Обратим особое внимание на строку 240, где Одиссей принимается выведывать «притворно-обидною речью» нужную информацию у престарелого отца. Лишь в 24: 318–319 Одиссей не выдерживает, чувствуя сострадание к отцу, вынуждающее его прекратить обманывать Лаэрта и сказать ему правду. Мотив поддержания невинных или любимых людей в неведении и беспокойстве перед тем, как сообщить им счастливую правду, появляется в египетской истории о Красноречивом поселянине и в библейской истории Иосифа.

Наставления поберечь чувства женщины, чтобы печальная весть не заставила ее страдать от излишних слез, — часть этого репертуара. Крет говорит своему сыну Илху не сообщать Октавии, что он (Крет) тяжело болен, потому что она так чувствительна (Угарит, 125: 31–35). Подобным образом Телемах приказывает Эври-клее не говорить Пенелопе о его отъезде одиннадцать — двенадцать дней, чтобы «от плача у ней не поблекла свежесть лица» (Одиссея, 2: 376).

Когда сын Зевса (по другой версии, внук сына Зевса, также Сарпедона) Сарпедон встречает свою судьбу, Зевс выражает горе по своему сыну, который должен погибнуть от руки Патрокла, и «росу кровавую с неба послал на троянскую землю» (Илиада, 16: 459–461). В Египте функция осадков с неба заменена Нилом, который оплодотворяет почву. Соответственно, библейская кровавая река (Исх., 7: 19–25) — это еврейский (на египетской земле) эквивалент «кровавой росы» в Илиаде. У нас есть коренные египетские высказывания этого способа выражения несчастья: например, «поистине река крови» (что есть пессимистическое описание Египта).

Еще одна из «казней египетских» также находит параллель у Гомера. Ахейцы, сражающиеся за тело погибшего Патрокла (Илиада, 17: 366–369), окутаны мраком, хотя все другие бьются «под воздухом ясным» (Илиада, 17: 370–373). Надо помнить, что «тьма египетская» также была селективной. Египет был окутан тьмой, за исключением жилищ евреев, в которых «был свет» (Исх., 10: 21–23).