До февраля

Аня открыла приложение звонков и зависла, вспоминая, как звонить в полицию. В Америке 911, у нас было 02, потом вроде 112, но это единый, а как же…

– Ань, ты здесь? – бодро рявкнули за дверью, одновременно дернув за ручку.

Аня подпрыгнула, телефон чуть не улетел в унитаз, она еле удержала скользкий чехол мгновенно взмокшими, хоть и ледяными по-прежнему руками, всхлипнула и неуверенно спросила:

– Софья?

– А кто еще-то? – удивилась та уверенно и напористо, как всегда. – А фигли ты без света? Досыпаешь? Подъем!

Лампочка на потолке вспыхнула, Аня облегченно вздохнула и тут же сообразила, что это просто следующая сцена фильма ужасов: подруга героини пришла на место резни и безмятежно воркует, не подозревая, что злодей уже подкрался, – и теперь героине суждено либо увидеть, как подруге перерезают горло, либо бессильно рыдать, наблюдая, как в щель под дверью вползает густая темная лужа.

– Софья, там кто-то есть! – заорала Аня.

Она окинула безумным взглядом тесный санузел, в котором не обнаруживалось оружия опаснее дамской бритвы и весомее металлического туалетного ершика, решительно схватила последний с мыслью «Не побью, так унижу» и, на секунду дольше нужного погремев щеколдой, выскочила наружу.

– Часто ты так? – спросила отшатнувшаяся от двери Софья.

Она была румяна, цела и невредима.

За спиной Софьи никого не было.

Аня прислушалась, дернулась было в сторону комнаты, но опомнилась, сбегала на кухню, выхватила из громыхнувшего ящика нож и двинулась с ним наперевес: сама ударить не осмелюсь, но нападающий налетит. Выпустить ершик она не решилась, хоть с него и падали пованивающие хлоркой капли.

Софья тем временем вещала в обычном непрерывном и бойко меняющем темы режиме:

– Что ты там орала – кто-то есть? Крыса опять? Ты ее в темноте на ершик подманивала? Ну ты экстремал вообще. А ножик зачем, вскрывать будешь? В зале тоже? Аньк, я тебе вообще-то крылышки притащила, чтобы ты успокоилась, с утра подорвалась специально. Аньк. Аньк, ты чего?

Аня стояла посреди комнаты, бессильно свесив руки с нелепым оружием, и ревела. Ее запала хватило, чтобы осмотреть комнату и даже сунуться в шкаф и под диван, а больше спрятаться было негде, и тут запал пропал, ее отпустило, вскрыло и накрыло.

Она ревела минут двадцать: стоя, затем сидя под одеялом и сперва отталкивая кружку с какао, потом потягивая его, а потом и обгладывая скользкие от слёз крылышки, ведь Софье проще покориться, чем отбиться от нее, и рассказывала как могла, потому что это же Софья, от нее не отвяжешься. А Софья успокаивала, тут же сама начинала психовать и бегать по комнате, разыскивая следы чужого присутствия, пыхтела, пытаясь уловить чужой запах, полностью уже выветрившийся, ползала по полу, высматривая отпечатки чужих подошв, успокаивалась сама, переходила к рассказу о том, как мощным усилием воли поднялась спозаранку, чтобы подогреть нервную соседку утренней вкусняшкой – всё-всё, не буду больше «вкусняшка» говорить, мерзкое слово «вкусняшка», да? – и вот вам здрасьте.

– А дверь ты закрыла? – спросила Аня сипло.

– Я вконец овца, что ли? – оскорбилась Софья. – Как всегда, на два оборота.

– Ну, может, чтобы меня не будить, не щелкать, – пробормотала Аня.

– Блин. У меня это на автомате: ухожу – два раза щелк-щелк, прихожу – два раза щелк-щелк, – раздраженно сообщила Софья, направляясь к двери для пущей наглядности: – И потом дверь дергаю, вот так: щелк…

Она замолчала, глядя на головку накладного замка, который не пожелал поворачиваться у нее в руке, и потянула ее к себе.

Дверь мягко открылась.

Аня зашарила по полу, разыскивая оброненный нож.

Софья высунулась на площадку, быстро огляделась, послушала, торопливо захлопнула дверь, сделала щелк-щелк и бодро объяснила:

– А тут отвлеклась просто, ты же орешь там запертая.

Аня не стала напоминать, что орать начала после того, как Софья разделась и сгрузила покупки на кухне. Она просто подумала, что надо вместе с Софьей поставить свечку или что уж там делается в благодарность за то, что Аня не заорала сразу, что Софья не заскочила в комнату и что не напоролась на того, кто там стоял, а позволила ему тихонько выйти.

Аня спросила без особой надежды:

– Ты очки мои не видела?

Софья вскинулась и заверила:

– Ща найдем.

Очки нашлись через десять минут в Анином рюкзаке, в который Аня накануне вечером тщательно упаковала рукопись.

Рукописи в рюкзаке, конечно, не было.

Глава вторая

– Ну где она там? – раздраженно спросил Андрей и снова отодвинул от себя телефон, который чуть не сбил кипу разбухших пластиковых файликов.

– Конфетку скушай, подобреешь, – посоветовала Наташа, поправляя стопку с вычитанными материалами номера. – Тут тебе не мусарня, тут люди вдумчивые, не лают, не кусают и с самого рассвета задравши хвост не бегают. К двенадцати появится. Сейчас сколько? Без десяти. Сейчас прибежит и будет до девяти-десяти сидеть. Газет не осталось, но традиции следует чтить и режим держать даже в постгазетную и ковидную эпоху.

Эпоху и поху, явно хотел сказать Андрей, подумал, все-таки взял конфетку, развернул, закинул в пасть и расплылся в улыбке.