До февраля

Отступил он от своего принципа один раз – и страшно разочаровался. Студентка с бриллиантовым мышлением, легко и остроумно решавшая задачи из кандидатского минимума, была единственной, с кем он занимался и после лекций на кафедре, и в научной библиотеке университета, и дома, под хмурыми взглядами матушки, еще живой и еще мечтавшей женить засидевшегося в бобылях наследника на приличной девушке из хорошей семьи и с достойным приданым, – это потом она была готова принять в качестве невестки любой попавшийся на глаза объект предположительно женского пола: последние ее матримониальные идеи были связаны с теткой из собеса, фельдшером «скорой» и уборщицей, мывшей пол на лестничной клетке.

Но до этого было еще далеко, да и сам Константин Вячеславович, которому было тогда чуть за сорок, никаких мужских чувств к опекаемой студентке не питал. Остальные чувства бурлили самым разнообразным способом, но в итоге заставили смириться с тем, что если он чем и войдет в историю, так это не собственными научными достижениями, так и не случившимися, а как наставник гения – и этот гений, увы и ах, будет женского пола, да еще и с дурацким именем, совершенно не подходящим серьезному ученому, тем более математику, тем более русскому. Мысли об этом пережимали горло диковинной смесью гордости, нежности и почти отеческой любви.

На четвертом курсе Константин Вячеславович готовился сватать Анжелу в аспирантуру МГУ или МФТИ и уже нашел пару полезных телефонов, но какой-то болван без мозга и смысла, зато, наверное, со смазливой мордой, развитыми половыми навыками и бурным испусканием феромонов успел посвататься первым – в буквальном смысле. Осенью девяностого года Анжела прискакала на кафедру и, сияя, сообщила, что уходит в академический отпуск в связи с замужеством, грядущим рождением ребенка и прочими грандиозными преобразованиями личной жизни.

Придя в себя, Константин Вячеславович сперва осторожно, потом яростно уговаривал Анжелу не уходить, обещал ей свободное посещение, экзамены автоматом и решение абсолютно всех проблем, связанных с вузом. Он правда мог и был готов их решить. В ответ Анжела легкомысленно смеялась, отшучивалась и обещала непременно вернуться, как только сможет отдаться математике целиком. Она совершенно не была похожа на себя, всегда тихую и спокойную, с которой приятно было и общаться, и работать. С новой Анжелой даже говорить было неприятно – она казалась слишком веселой, слишком дерзкой, непредсказуемой и потому опасной.

Константин Вячеславович не любил непредсказуемость.

Анжела вернулась через полгода, чтобы попрощаться. Муж по медицинским показаниям перевозит ее в Ленинград, точнее, уже Петербург, где его партнеры нашли хороших медиков. Но основной бизнес у мужа здесь, сказала Анжела, так что мы обязательно вернемся, как только родим, – и я сразу запрошусь обратно к вам. «Возьмете, Константин Вячеславович?» – спросила она, лукаво улыбаясь. Лицо у нее странно изменилось, непропорционально припухло, будто пытаясь поспеть за туловищем. Живот Анжелы стал огромным, осанка неправильной, походка утиной, а мысли, судя по всему, глупыми и бесполезными.

Константин Вячеславович осмотрел ее, даже не пробуя улыбнуться в ответ, схватил журнал посещений и поспешно вышел с кафедры.

Они убили гения. Вместе. Втроем. Она, муж и тот, кто рос в ее животе.

В вуз Анжела, конечно, не вернулась и ученой не стала. А вернулась ли в Сарасовск и куда делась вообще, Константину Вячеславовичу было плевать.

Ничего близкого одаренности и хотя бы первоначальному усердию Анжелы Константин Вячеславович более не встречал. Ни разу за следующие тридцать лет. Гордиться этими тридцатью годами и питать к ним нежность особых оснований не было, зато Константин Вячеславович совершенно не жалел о том, что за тридцать лет ни к кому не испытал нежности, ни в кого не верил и никого не жалел. Никто из студентов не был достоин ни этого, ни внимания, ни даже, как верно отмечалось в случайно прочитанной детской книжке, земного притяжения. И вообще, и последние тридцать лет, и тем более последние десять, после смерти мамы.

Иногда лишь случались малозначительные всплески эмоций. Сегодня, например, оказалось забавно выяснить, что Марковой опять нет на лекции. Константин Вячеславович хотел мстительно отметить пропуск в электронном журнале – и обнаружил, что в списке группы она не значится.

– Так отчислилась же, – сказала Айгуль, помощница декана, которую Константин Вячеславович тоже недолюбливал, но терпел и разок даже оценил на «хорошо» – по крайней мере, собирался. – Две недели как.

«Вот и правильно», хотел сказать Константин Вячеславович, но почему-то не сказал и даже не кивнул, просто пошел домой, гоня от себя злорадство, переходящее в легкую растерянность. Не так он представлял себе посрамление необоснованного нахальства. Впрочем, баба с возу, решил он, подходя к подъезду.