До февраля

Руслан был готов к тому, что чувак заупрямится – и это было бы даже не очень подозрительно. Допустим, он женат, несмотря на манеры. Тогда лучше хождения по бабам не светить. Но мужичок, помявшись, вжикнул молнией и извлек из внутреннего кармана потасканный паспорт без обложки.

Руслан пролистал его, убедился, что штампа о регистрации брака нет, а прописан мужичок аж на Кузнецкой, это на Реммаше, в другом конце города. Потому обратно и не торопится – надеется, что не зря бродил.

Руслан, не отдавая паспорта, сделал успокаивающий жест, ушел к домофону и отжал пятерку и восьмерку.

Домофон несколько раз тоскливо проныл и замолк.

Мужичок в который раз пожал плечами и констатировал негромко, но слышно:

– Говорю же.

Руслан снова прошагал к нему, похлопывая паспортом по озябшей уже ладони, но отдавать документ не стал.

– Слушай, не поможешь? Делать тебе всё равно нечего.

– А что нужно? – помедлив, спросил мужичок.

– Руслан Тимурович, вот, этот от управляющей компании, сейчас откроет! – вполголоса прокричал Матвиевский.

Целую экспедицию привел, подумал Руслан, надо встречать.

Рядом с Матвиевским недовольно пыхтел рыхлый мужик в незастегнутой ярко-красной парке, неохотно ответивший на рукопожатие Руслана. Ладонь у него была раскаленная и корявая.

Руслан вопросительно кивнул на чуть отставшую пару средних лет, которую подконвоировал Рыбаков. Пара казалась смутно знакомой.

– Понятые, – объяснил Матвиевский.

– А, – сказал Руслан с неудовольствием, потому что адвокаты любили приматываться к одинаковому набору понятых в разных делах. – Ну ладно.

Он отошел к лавкам, помедлив, вернул паспорт мужичку и посоветовал:

– Идите домой, Радмир Альбертович, пока всё себе не отморозили.

– Так это давно уже, – сообщил тот охотно, демонстрируя очень белые зубы.

– Серьезно, иди давай. Тут посторонним лучше не толкаться.

Мужичок, кивнув, пояснил:

– Курну только.

И показал толстую трубку вейпа.

Вечно я эту шайтан-машину не учитываю, Шерлок недоделанный, подумал Руслан со стыдом, кивнул и показал рыхлому, что пора входить.

Такмаза открыл почти сразу, после первого звонка. Увидев его, Руслан напрягся и остро пожалел, что приперся сюда малым составом. Решил, что юный поэт, пусть и подозреваемый в убийствах женщин и стариков, вряд ли представляет собой угрозу. На фото из файла в «Хипстоте» Такмаза выглядел дрищом, носатым и патлатым. Руслан особо и не всматривался. В детстве он краем уха слушал – а смотрела, конечно, мамка – телепередачу про знаменитого поэта, которого придушила любовница, и с тех пор относился к поэтам со снисходительным презрением. Правда, ни одного живого поэта до сего дня он не видел – ну или не знал, что это поэт.

Теперь вот увидел.

Такмаза остался носатым и патлатым: патлы явно ниже лопаток, нос как два Руслановых, – и как раз на уровне Русланова носа лопатки Такмазы и находились – ну, если считать его анатомию общечеловеческой. Что было неочевидно. За торс в обвисшей черной майке, не скрывавшей бугры мышц, ходящие под гладкой кожей, как и за длиннющие мускулистые ноги в черных же стретч-штанах примерно половина представителей человечества удавилась бы. И другая половина тоже, поправился Руслан, услышав, как понятая за спиной громко вздохнула.

– Такмаза Клим Маратович? – спросил Руслан, напрягаясь на случай, если качок решит выступить с показательной программой по акробатике, бегу или рукопашному бою.

– Да, – сказал Такмаза детским басом, переводя взгляд с Руслана на группу за его спиной.

И Руслан сразу успокоился. Старательно и трудно, судя по всему, наработанная внешность перекачанного мачо в черном ничего не решала и совсем не спасала неуверенного переростка от самоощущения неуверенного переростка.

– Мы пройдем, – не столько спросил, сколько уведомил Руслан, обозначая шаг в прихожую, – и Такмаза покорно отступил.

Да я бы и один справился, подумал Руслан, извлекая ордер на обыск. И вряд ли он ошибся. Рассмотрев документы и поняв, что суть дела никто ему объяснять не намерен, Такмаза пристроился на краешек древней тахты и в течение всего обыска помалкивал, тиская в огромных руках молескинчик, который захлопнул, садясь. Руслан не утерпел и, убедившись, что обыск проскочит быстро и ничего ценного не обнаружит – однушка была меблирована очень скудно, четверть комнаты занимал велосипед, а всех вещей у Такмазы было две полки в древнем шифоньере да большой черный пакет в углу прихожей, из которого почему-то торчал обшарпанный скейт, – заставил качка подняться, чтобы Матвиевский обыскал тахту, под нею и за нею, а заодно попросил продемонстрировать молескинчик. Такмаза повиновался, хотя на молескин, пока его листал Руслан, смотрел с щенячьей совершенно тоской. В молескине были, естественно, стихи – ну, насколько можно считать стихами неровные строчки без знаков препинания и прописных букв.

– Стас, приобщи, – сказал Руслан, протягивая молескин Матвиевскому.

Такмаза дернулся было и застыл, горестно повесив нос и тяжелые кисти, сразу набрякшие венами.

– Мы вернем, не беспокойтесь, Клим Маратович, – пообещал Руслан. – Проверим, разберемся и сразу вернем.