До горизонта и обратно

«Что за! – раздраженно подумал он – Вот же привязалось!» Он начал анализировать строчки, силясь выяснить причину, по которой они столь необъяснимо вплыли. Скоро ему это удалось. «Он уважать себя заставил…» относилось, конечно, вовсе не к пушкинскому дяде, а к високосному году. Час назад на пути в больницу он вспомнил, что нынче високосный год. Мало того, сегодня 29 февраля, самый что ни на есть… лишний, ни к чему не рифмующийся день. Он всегда немного опасался високосных годов. Он знал, что от них не следует ожидать ничего хорошего. Вот так, неосознанно, он и приписал високосному году стремление заставить себя уважать. Так они обычно и всплывают, всякие обрывки – стихов там… песенок… как бы ниоткуда, а на самом деле – очень даже к месту…

После этого его сердце в очередной раз пронзила острая жалость к Жанке. Потом она сменилась чувством горькой опустошенности от несбывшихся надежд. Потом он перекинулся мыслями на родителей и пожалел, что Жанка поторопилась сообщить его маме о беременности. Затем он вспомнил о Сашке, который ждет его дома, и, вспомнив о нем, испытал болезненный прилив нежности. Тогда он сразу весь подобрался и ускорил шаг.

Разрыв

Уже месяц прошел, как он бросил Катьку ради одной невероятной девушки с работы. Жанна была на несколько лет старше его и Катьки, но несла в себе такой заряд женской прелести, а главное – настолько ему подходила как человек, что не предпочесть ее он был не в силах.

В последнее время он не любил жену, ему не было еще двадцати пяти, и он лишь недавно вошел в свой расцвет. Войдя в мужской расцвет, он впервые увидел свои возможности и начал осознавать свои истинные желания и вкусы.

Когда на работе появилась Жанна, он погрузился с ней в нежнейший и полный страсти роман, подобного которому у него еще не было. Никогда еще не случалось, чтобы женщина с такой легкостью заполнила собой, своим естеством все неровности и трещины его души, – и тело его тоже никогда столь сильно не трепетало. Он был без ума от всех ее милых особенностей, но это было вторичным. Главным же было то, что в Жанке заключались стихия, секрет, экстракт всех женщин на Земле, манящий, податливый и беспощадный.

Погрузившись в новую любовь, он внутренне начал готовиться к разрыву с женой. Он начал готовиться к расставанию с милой домашней Катькой, к которой еще в институтские годы присох сердцем. С тех пор у него словно новое сердце выросло, а старое высохло, но несмотря на то, что старое почти умерло, оно оставалось присохшим к Катьке и продолжало тянуть и болеть и превратилось в вечно болеющий орган.

Он давно внутренне готовился к расставанию со своей второй половинкой, но поводом к разрыву послужила одна неожиданная история.

Однажды после работы Катя сказала Андрею, что скоро у нее в руках окажутся распечатки его звонков и вся смс-переписка. По словам Катьки, ее начальница, совершеннейшая стерва, заказала у коллекторской фирмы расшифровки телефонных звонков и переписки конкурентов.

– Представляешь? Оказывается, все можно получить! Ну, я и твой номер дала – так, по приколу. Так что скоро все станет ясно с тобой, – сказала она это лукаво и даже игриво, и непонятно было, шутит она или говорит всерьез. По ее голосу Андрей не смог разгадать ее замыслы и сделал вид, что пропустил сказанное мимо ушей.

Внутри же сначала он весь похолодел, а потом его бросило в жар, и он убежал в свою комнату и долго курил на балконе, пытаясь успокоить бешено стучащее и в то же время словно тисками сдавленное сердце. Он долго глядел с шестнадцатого этажа на зеленый ковер, раскинувшийся внизу, – был конец мая, деревья шумели молодой кудрявой листвой, воздух был холоден и свеж. Ветер приятно охлаждал горячее лицо и вторгался пятернями в его спутанные волосы. «Что ты делаешь, глупая, ну что ты делаешь! – с тоской думал Андрей. – Ты даже не представляешь, во что ввязываешься!»

За домом, наискосок, садилось солнце, ярко горела луковка Троице-Лыковской церкви; изредка шумели машины, проезжая по окраинной улице спального района; на покатой лужайке у подножья дома играли дети, между очередными порывами ветра их голоса были отчетливо слышны, можно было даже разобрать отдельные ребячьи выкрики.

Катька никогда не отличалась мнительностью; когда ей намекали, что что-то не так, она не желала слушать, у нее была какая-то своя философия – кроткая и смиренная. Она была доброй и отзывчивой, и если она страдала, то страдала со светлой улыбкой, полная доверчивости к миру. Катька не хотела ничего знать. Она не хотела опускаться до того, чтобы все узнать. До некоторых пор она была мудрой. Пока не сдружилась со своей новой начальницей.

Сейчас – хоть Катька о чем-то и догадывалась, она наверняка не знала, что стоит за всем этим, и, по мнению Андрея, явно переоценивала свои силы. «Глупыш, ты же попросту этого не выдержишь!» – думал он, и сердце его сжималось от боли и страха.