До и после

Папин кабинет располагался на первом этаже. Там было большое панорамное окно, выходившее на задний двор. Я пялилась в темноту, пока мама садилась, а папа, уже сидевший за столом, перекладывал какие-то бумаги.

— Что такое? — снова спросила я. У меня засосало под ложечкой. Я попыталась улыбнуться.

У нас уже был похожий разговор раньше, когда они впервые предложили, чтобы Фостер приехал пожить у нас. Только в тот раз мы сидели в гостиной и ели печенье, и родители вели себя совсем по-другому. Теперь мама смотрела в окно, сложив руки перед собой и сжав губы. Она выглядела... грустной.

— Ты знаешь, — заговорил папа, — что когда мы согласились взять Фостера, то предполагали, что это... временная ситуация. Мы опекуны Фостера, но его мама все еще имеет законное право решать, что лучше для него: остаться здесь или вернуться жить с ней.

Желудок сразу ухнул куда-то вниз, а в голову ударила кровь, поднявшись вверх по шее и залив щеки краской. Фостер не может вернуться туда. Он там сломается.

В одно мгновение, крохотное, как головка самой маленькой булавки, я была сосредоточена, как Эзра. Я была готова сражаться за Фостера.

А потом папа снова заговорил.

— Мы поддерживали связь с Элизабет и с социальным работником Фостера, и... — Он набрал воздуха в грудь. — Милая, Элизабет отказалась от своих родительских прав. Она разрешит нам его усыновить.

— Усыновить?

— Да. Усыновить.

Усыновить. Усыновить. Усыновить. Если повторять слово довольно долго, то со временем оно потеряет свое значение.

Я моргнула и спросила единственное, что пришло мне в голову:

— Он знает?

После того как папа сказал «да», я вроде как потеряла способность сосредоточиться. Мои мысли разбегались в разные стороны.

Я тихонько закрыла за собой дверь и поднялась по лестнице в свою комнату. Заверения родителей все еще звучали у меня в голове, и это «усыновить» до сих пор стучало в ушах. Сердце колотилось как сумасшедшее, и каждый удар повторял одно и то же.

Я испытывала облегчение. Невероятное облегчение, но в то же время была неимоверно зла. Я ненавидела Элизабет и ненавидела весь мир. Если мне суждено иметь брата, то почему я не могу получить его обычным способом? Все было неправильно. Если у меня будет брат, я не хотела его только потому, что Элизабет оказалась чертовой трусихой.

Мне следует быть лучше. Но иногда все, что ты действительно можешь, — это думать о себе. Иногда это единственны способ справиться. Единственный способ осмыслить нечто настолько огромное и угрожающее, как целый мир, — это думать о себе. Я захлопнула дверь своей спальни и упала поперек кровати, думая, смогут ли родители помочь мне с колледжем теперь, когда будут нести ответственность и за Фостера.

А потом... потом я подумала про Фостера, и весь эгоизм смыло волной вины. Одно дело — отдать ребенка на усыновление сразу после рождения. Но кто живет с ребенком четырнадцать лет, а потом решает, что не хочет его? «Ой, извините, нет... Я, наверное, верну его». Что-то вроде вселенской ошибки обработки. Вернуть отправителю.

Я заставила себя встать с кровати. Мне нужно увидеть Фостера.

Я постучала в его дверь, и он ответил совершенно четким и спокойным:

— Войдите.

Я открыла дверь. Фостер лежал на кровати в своем ярко-красном футбольном шлеме.

Я постаралась, чтобы мой голос звучал как обычно. Что вообще говорят в таких ситуациях? С чего начать-то?

— Как дела?

Да уж. Удачное начало.

Фостер казался невозмутимым.

— Нормально.

— Что... ох... я хочу сказать...

— Все хорошо, Дев. — Фостер посмотрел на меня через решетку шлема. — Это не сюрприз. Она звонила и разговаривала со мной, так что все в порядке.

Я села на край кровати:

— Хочешь... посмотрим телек или еще что?

Он помотал головой.

— Можем позвать Эзру.

Он поднял лицо к потолку:

— Ладно, но тебе придется ему позвонить.

— Что мне ему сказать?

Фостер пожал плечами:

— Скажи ему правду.

Я взяла у Фостера номер Эзры и вышла в коридор позвонить. Раздался гудок, потом еще один, и между гудками меня накрыла паника: «Что я ему скажу?»

— Алло.

— О, привет. Алло. Это Эзра?

— Да.

— Это Девон. Девон Теннисон.

Пауза.

— Что случилось?

— Фостер. — «Ар-р-р!» — В смысле Фостер думал... и я подумала...

Вот бы у телефонов была кнопка «Покинуть корабль!», чтобы нажать при очень неловком разговоре. Хотя, думаю, кнопка «Завершить разговор» действует похожим образом.

— Дело в маме Фостера, — сказала я, перестроившись. — Фостер рассказывал тебе про свою маму?

— Да.

— Ну, она... мои родители, они... — «Сглотни, дыши». — Он остается с нами. Насовсем. Это, типа, официально, и мы только что узнали, и... и мы с Фостером подумали, что, может быть, ты захочешь прийти и... посидеть с нами. Ненадолго, потому что...

Почему? Потому что ты нам нужен? Я не могла это произнести, поэтому позволила своему «потому что» повиснуть в воздухе, и на другом конце линии воцарилось молчание, а потом:

— Я скоро буду.

И он был. Не прошло и десяти минут, как Эзра Линли подъехал к нашему дому на своем сверкающем пикапе.

Мы все сидели на кровати Фостера и смотрели «Невероятные приключения Билла и Теда» [15]. Фостер заставил меня сесть посередине.