До конца, но только…

Говорить было страшно, хоть уже не так важно, услышит ли кто-то, ведь самое ужасное то, что на вопросы Оливера нужно было отвечать. Он неустанно пытался сказать Софи хоть слово, но она снова и снова отворачивалась к еле заметному просвету в окне, в котором должны были появиться его родители, но их всё не было. Лишь в бреду Софи видела их, заглядывающих в этот скромный магазинчик словно по зову сердца, но в реальности всё обстояло иначе. Она понимала, что однажды ей придётся сказать то, о чём умолчала Мег. Сказать Оли, что его последние родственники мертвы, и он остался один. В который раз.

Оли редко дёргал её за рукав, напоминая, что ей пора что-нибудь съесть, пока последние силы не покинули изнемождённое тело. Он стал опасаться заговаривать с ней, всё свободное время читая разбросанные по полу газеты, пока то позволяло редкое солнце. И каждый раз Софи с облегчением выдыхала, когда мальчик лишь спрашивал у неё, как произносится странное сложное слово, и не пытался спрашивать что-либо в страхе, что этой секундной задержки ей хватит, чтобы упустить маму. Мальчик в томлении тосковал, рассматривая потухшие от времени фотографии, что из мусора прятал в свой карман, но он держался, как и держалась Софи, в муках сердца не обращающая на него внимание.

Дни летели, одна ночь незаметно сменяла другую, а Софи всё продолжала неотрывно сидеть у окна, что так пугало и манило её. Что ей делать? Наконец придти к цели и отправиться в Центр, чтобы Оли мог хотя бы краем глаза увидеть возможную жизнь, или бросить себя в поисках Деми? Не позволяя себе засыпать Софи долго смотрела в одну единственную точку в небе, где висела ледяная луна, пытаясь принять его смерть. Это случилось по её вине. Тихо плача по ночам, пока мальчик спал, Софи не могла перестать думать о нём, и эта неизвестность, что свалилась на её плечи в момент его ухода, до боли сдавливала сердце. И боль эта была хуже любой физической, что ей довелось обойти стороной со своим проклятьем. Софи стала нередко впиваться ногтями в кожу, пытаясь перебить чудовищные мучения души, но это больше не помогало. Раньше боль от ножа всегда спасала её никчёмную жизнь от конца, но и эту её слабость у неё отобрали, не оставив ничего, кроме кроме жалких воспоминаний о былом расслаблении тела под давлением лезвия.

Каждый час, что она проводила в ободранном кресле, медленно убивал её вместе с тревогой, бессонницей и голодом. Еды оставалось всё меньше, Софи пропускала завтрак и ужин, лишь в обед съедая ту часть, что могла позволить себе отобрать у Оли. Он больше не мог смотреть на то, как она здесь страдает в своём наказании жизнью. Но куда им идти? Софи и не сомневалась, что по их душу пришли безумцы той секты, что обосновались в одной из церквей. На окраине Вествуда давно ничего не осталось, и лишь там, где больше людей, лежит их шанс на спасение от голодной смерти. Ей придётся приблизиться к логову убийц, что отняли у неё Деми. Софи больше не надеялась вновь встретить его, но эта надежда была ей вовсе не нужна, ведь от неё ей было лишь хуже.

Одним утром, когда солнце только взошло, а Оливер ещё спал на нескольких подушках, что отыскал в кладовке, Софи наконец решилась. От кофе ужасно тошнило, но проглотив несколько ложек, она подхватила малыша на руки и вышла на пустынные улицы, что только и ждали их возвращения. Даже во сне Оли цеплялся за подругу словно в последний раз, и это значительно облегчало ей путь, когда она не позволяла себе выпустить его из рук. Софи всегда отлично ориентировалась, и кто бы мог подумать, что именно сейчас этот навык понадобится ей для того, чтобы незамеченными пробраться к центру города, а там, среди узких улочек и дворов, проскакивали тени, грозя неминуемой смертью, ведь каждый фантом Вествуда, что когда-то был человеком, сейчас в беспамятстве и забытии жаждет крови. Их крови.

Лишь поздним вечером Софи допустила себе остановку, из окоченевших рук выпустив Оли. Припав к стене, она надрывисто дышала, одной рукой поправляя пустое ружьё, а другой сжимая ладошку мальчика, что с любопытством озирался по сторонам. Он вовсе отвык от свободного неба и толстых деревьев, что за собой прятали безжизненные дома и скверы, и к его счастью он мог вдоволь налюбоваться ими, пока на голых дорогах не встречались такие же потерянные души, как и они сами. Лишь страх заставлял видеть то, чего нет, но вскоре силуэты показали себя вместе с человеческой речью, что стала такой незнакомой:

– Когда мы уже вернёмся? – раздался в гробовой тишине мальчишеский голос.

– Молчи и не выделывайся, ты не один здесь устал. Вечно строишь из себя хрен пойми кого. – Ответил ему другой, грубо отчеканивая каждое слово.

Софи в волнении заскочила за угол, беспокойно занырнув в тени домов и мусорных баков. Еле пискнув, Оли спрятал лицо в её кофте и крепче сжал шею, всем нутром содрогаясь от мысли, что его трепещущее дыхание может выдать их неизвестным.

– Раз ты такой умный, может пойдём обратно в храм? – продолжил настаивать на своём парень.