До конца времен. Сознание, материя и поиски смысла в меняющейся Вселенной

Много десятилетий назад я вместе с восемью другими подростками проходил курс выживания в глухих лесах Вермонта. Однажды поздно ночью, когда все мы уже спали в палатках, руководители курса громко скомандовали быстро встать и одеться. Нас ждал импровизированный ночной марш-бросок. Держась за руки и двигаясь единой группой в полной темноте, мы медленно пробирались по густому лесу, плотному кустарнику и, что было особенно приятно, через илистое болото по пояс глубиной. Мокрых, продрогших и покрытых илом, нас в конце концов вывели на близлежащую поляну, где сказали, что всех девятерых оставят на ночь одних и дадут на всех только три спальных мешка. Осознав бесполезность протестов, сколь угодно яростных, мы соединили спальные мешки вместе, разделись и сбились в тесную кучу под этим импровизированным одеялом. Одни ругались, другие клялись уехать из лагеря завтра же, некоторые плакали. Но потом нас ждало самое чудесное зрелище. Ночное небо заполнили сверкающие полотнища северного сияния. Я прежде никогда не видел ничего подобного. Вихри прозрачных световых струй, поразительные цвета, перетекающие один в другой, и все это на фоне бесконечной, кажется, массы бессчетных звезд. Я внезапно оказался в другом месте. Поход, болото, наша полунагая продрогшая куча-мала — все это стало частью первобытного мира. Человек, природа, Вселенная. Я был наг, но окутан пляшущими огнями. Остатки общего тепла покинули меня, но далекие звезды тянули к себе. Потеряв счет времени, я все смотрел и смотрел на небо, пока не уплыл в сон. Я не знаю, прошло тогда несколько минут или несколько часов; продолжительность не имела значение. На краткий миг время растворилось.

Эпизоды такого вневременного качества редки. И преходящи.

Время, как правило, наш постоянный спутник. В основе всякого опыта лежит недолговечность. Мы поклоняемся абсолютному, но привязаны к мимолетному. Даже те черты космоса, которые предстают перед нами, возможно, как прочные и неизменные — ширь пространства, далекие галактики, структура вещества, тоже подвластны времени. Какими бы стабильными ни казались Вселенная и все ее содержимое (о которых мы будем дальше говорить), все это изменчиво и ненадежно.

Эволюция, энтропия и будущее

Под прочным фасадом реальности наука обнаружила беспрестанную драму кипящих частиц, в которой соблазнительно увидеть сражение двух сил — эволюции и энтропии, непрерывно конкурирующих друг с другом в борьбе за контроль. В этом сюжете эволюция создает порядок и структуру, тогда как энтропия все это разрушает. Выглядит все это аккуратно и довольно симпатично, но загвоздка, как мы видели в предыдущих главах, в том, что не до конца правдиво. Тут, как во многих упрощенных набросках, есть доля правды. Эволюция действительно является инструментом создания структуры. Энтропия действительно склонна к разрушению структуры. Но эволюция и энтропия не обязательно должны тянуть в разные стороны. Энтропийный тустеп позволяет структуре процветать здесь при условии, что энтропия выталкивается вовне. Жизнь, относящаяся к числу главных достижений эволюции, наглядно воплощает в себе этот механизм: потребляет высококачественную энергию, использует ее для поддержания и развития своих упорядоченных структур и сбрасывает высокоэнтропийные отходы в окружающую среду. На протяжении миллиардов лет взаимовыгодный обмен между энтропией и эволюцией породил по-настоящему изысканные сочетания частиц, включая жизнь и разум, способные создать Девятую симфонию, и во много раз большее число жизней и разумов, способных оценить это возвышенное произведение искусства.

Перенесем внимание с маршрута, который привел нас от Большого взрыва к Бетховену, и посмотрим в будущее: станут ли эволюция и энтропия по-прежнему играть роль решающих факторов, управляющих переменами? Может показаться, что для теории эволюции Дарвина ответ должен быть «нет»[271]. Зависимость репродуктивного успеха от генетических данных — вот та причина, по которой дарвиновский отбор давным-давно управляет эволюционным корабликом.