До нескорого, она же (СИ)

Может, если бы у него имелся ещё час, хотя бы час, Ярославу бы все удалось, но часа не было. Ни у него, ни у меня. В восемь утра я проснулась, вот только не от будильника — вчера я благоразумно его отключила — а от холодных (ледяных) слов:

— Вставай и собирайся.

Я распахнула глаза и увидела отца.

Хотя, честно признаться, его я хотела видеть меньше всего. Даже меньше моей тети, Натальи Заболоцкой, и меньше Вики, и меньше матушки, и меньше всех белых, что существуют на этом свете, и даже меньше самой себя.

— Куда? — спросила тихо, с трудом разлепив губы.

— Узнаешь, — отозвался отец.

На нем была черная рубашка, серый пиджак и серые же брюки. И я совсем не помнила, когда видела отца в таком наряде. Ладно, справедливости ради, в таком наряде я в целом видела его впервые, так что мое удивление вполне справедливо.

Куда он меня повезет?

И он ли?

— Мне сегодня в школу, — заметила я.

— Школа отменяется, — мгновенно отреагировал отец.

Он развернулся и пошел из моей комнаты, и тогда я, не выдержав, бросила ему в спину:

— А ты знаешь, что все это время, пока школа отменялась, я писала заявления о пропусках от твоего имени? Мне иногда кажется, что я умею расписываться твоей подписью лучше тебя самого.

Отец повернулся и наградил меня безразличным взглядом.

— Будет тебе заявление.

— Мне оно ни к чему, — я пожала плечами, поднявшись. — А вот моей классной очень нужно. Впрочем, ты ее ни разу и не видел, мою классную. Ты хотя бы знаешь, что она преподает математику?

Обвинения сыпались на отца, как из рога изобилия.

Мне нужно было куда-то девать свои эмоции. И если вчера я рыдала, то сейчас слез позволить себе не могла. А потому перешла в атаку.

— Знаю, — это было все, что сказал отец, прежде чем покинуть мою комнату.

Вот и поговорили.

Я встала, надеясь, что отец, обидевшись на несносную дочку, запрется в своем кабинете и не будет мешать моим сборам.

Что ж.

Посмотрим, кто кого перетанцует.

Было определенно точно известно, что я пойду не в школу. А интуиция и здравый смысл к тому же подсказывали, что место, куда мы отправимся, каким-то образом связано с Янтарной. И я не стала долго размышлять над своим образом.

Они не хотели Алину — что ж, они получат ее племянницу.

Почистив зубы и позавтракав остатками творога (тем утром я перестала любить творог), я вынула из шкафа то самое платье-паутинку, в котором была на шабаше. К счастью, к тому времени я уже успела привести его в порядок. Но вместо того, чтобы накрутить волосы, я просто расчесала их и бросила за спину — у меня они тоже шли волной.

Я подвела глаза, не став добавлять в уголки кокетливые стрелки. И очернила их тенями. Покрыла лицо пудрой, слишком белой для лица, с которого ещё не успел слезть загар. И нанесла на губы едва различимый блеск.

Племянница своей тети.

Конечно, меня нельзя было принять за Янтарную, даже издалека, но у нас имелось много общих черт. У меня, Алины и моей матушки, ее сестры.

Видела бы эта матушка меня сейчас! Что бы она сказала? Отругала непутевого ребенка — или похвалила? Она ведь тоже любила сбегать. А потом — однажды — сбежала и не вернулась.

Отец заглянул в мою комнату спустя сорок четыре минуты после моего пробуждения. Посмотрел на меня — и я подняла на него подведенные глаза. Спросил:

— Ты готова?

— Всегда.

И я вышла из комнаты.

Покинула свое убежище, в последний момент успев прихватить сумку с телефоном. Надежда жила. Связь не ловится внутри квартиры, но вне ее? Должно было сработать. Будет жалко, если не сработает.

Мы вышли на улицу, и я вдохнула воздух с невероятным наслаждением.

Свобода.

От двери до двери — и все-таки свобода.

Впервые за осень я села в машину отца. Он сам открыл мне дверцу, приглашая забраться внутрь. И я села на переднее сидение, справа от отца, хотя многое отдала бы за то, чтобы не садиться. А в детстве, помнится, я всегда мечтала сидеть спереди…

Доставать при отце телефон было боязливо.

Поэтому я просто смотрела вперед, держа спину идеально ровно, как будто была готова в любой момент сорваться и убежать.

Я узнавала эту дорогу.

Правда, вчера мы ехали в сторону моего дома — не-дома, а сегодня — от него.

Белое здание.

Я осознавала, что увижу его.

Вот только прежде, чем это случится… я должна знать.

— Что стало с Кириллом? — спросила тихо, даже не повернувшись в сторону отца. Лишь чуть покосилась взглядом, чтобы увидеть, как он, также не отрывая глаза от дороги, уточняет:

— Ты имеешь в виду ученика Янтарной?

Как будто не знал.

Сам ведь вчера сообщил мне, из-за кого это все.

— Да, именно его я имею в виду.

Мы остановились на светофоре, который только-только, прямо перед нами, сменил цвет на красный, и отец ответил:

— Он рассказал нам все, что знал, и мы его отпустили.

— С магией?

— У него ничтожный магический запас. Специалисты считают, что так было с самого рождения.

— Специалисты… — я покачала головой.

Все, что знал.

О тете? Обо мне?

Раскрыл даже те помыслы Янтарной, что утаил от меня? И почему… Просто так? За награду? После пыток?

Или в самом деле из-за меня?