До нескорого, она же (СИ)

Нужно было прийти в красном. Или оранжевом.

Чтобы стать единственным ярким пятном в царстве жестокости и мрака.

Чтобы стать знаком.

Мне это не нравилось.

Не нравилось то, что я обязана войти внутрь, потому что так я попаду под обстрел ещё большего количества взглядов, потому что так я попаду под взгляд Янтарной, и это ещё страшнее.

Они все были там.

Отец, Наталья Заболоцкая, Влад. Только Вики не хватало. Может быть, она готовилась к очередному свиданию с Владом.

Я не хотела к ним присоединяться.

Я была другой, не такой, как они, и не видела смысла этого отрицать.

Всегда можно сбежать.

Или всегда нельзя, а сейчас можно.

Мое тело на автомате сделало шаг назад, и ещё один, и ещё. После я резко развернулась… и меня кольцом обхватило двое мужчин, вроде тех, что охраняли Янтарную. Я попыталась вырваться, но их физические силы явно превышали мои. Тогда я потянулась к магии…

И ощутила холодную руку, опустившуюся мне на плечо, обрывающую все нити.

Отец.

Я встретилась с ним взглядом — мои глаза — и спросила громко, во всеуслышание:

— Ты знал, что я решусь?

— Я предполагал, — отозвался отец.

Холодный голос, холодная рука, холодный взгляд. А в моем пылала ненависть, быть может, ко всему этому мероприятию и составляющим его людям — или только к себе самой.

Странный это был день. Будто текущий в тумане, когда ты видишь только то, что творится перед твоим носом, но главное скрыто от тебя пеленой.

Меня завели в зал суда силой, потому что я предпочла пожертвовать гордостью, чтобы не входить туда самостоятельно.

Довели до стойки, расположенной напротив Алины, и встали рядом.

Тетя наконец заметила меня и позволила себе улыбнуться — слабо и безнадежно. А я не смогла выдавить ответную улыбку.

Я впервые видела ее так, без маски сна. В реальности волосы ее оказались чуть менее яркими, не настолько красными, но они все так же волнами спадали на плечи и спину. Вместо аристократичной бледности лицо покрывала бледность отчаяния.

Бледность, что так ярко контрастировала с черным, очень похожим на мое, платьем.

Я видела, как вспыхивает охранный купол над моей головой, и подумала вдруг, что это похоже на игру в кошки-мышки. Алину поставили передо мной, подарив ей шанс (правда, не знаю, на что). Но, не успела она сделать ход, мне вручили преимущество.

И продолжат нападать на кошку, пока не сделают ее мышью.

— Так как теперь мы полноценно здесь с вами собрались, — начала женщина с короткой стрижкой, — я предлагаю начать сороковое заседание суда по злопользованию черной магией. Обвиняющей стороной выступает Алексей Заболоцкий — от имени своей дочери Заболоцкой Яны Алексеевны по праву несовершеннолетней. Отвечающей — Ланова Алина Петровна.

Возражений не последовало.

В том смысле, что никто не предложил отложить это ужасное событие на какой-нибудь неопределенный срок. На год. На жизнь. На вечность.

Все покивали, и суд начался.

Черномагический суд.

По злопользованию черной магией.

Где я косвенно встала на сторону моего отца, выступающего против моей тети. На сторону колдуна, обвиняющего сестру его бывшей жены, моей матери, в том, что…

Я слушала обвинения со всем вниманием.

Потому что мне самой было интересно узнать, что же такого ужасного Янтарная натворила по отношению ко мне, чего я до сих пор не заметила, но из-за чего организовали аж целый черномагический суд!..

Я слушала.

Слушала и не верила.

Магическое преступление.

Вот как окрестили то, что собирались рассказать дальше.

До этого я сталкивалась лишь с одним магическим преступлением — это когда Наталью Заболоцкую использовали для участия в ритуале…

Как выяснилось, мой случай оказался похожим.

Наш случай.

— Намерения Лановой Алины Петровны кристально ясны: женщина, собираясь воспользоваться собственными остатками души, планировала завладеть душой Заболоцкой Яны Алексеевны, тем самым обретя могущество, на которое у нее не хватало собственных ресурсов…

Я посмотрела на Янтарную.

Она ответила мне тусклым взглядом.

Я произнесла: «Это неправда». Хотела прошептать, чтобы мои слова услышала лишь Алина, но прозвучали они слишком громко, поэтому долетели даже до судьи.

Она — Григорьева Елизавета Артемьевна, по ее представлению — посмотрела в мою сторону и ответила:

— Это абсолютная правда, уважаемая Яна Алексеевна. Или вы подвергаете сомнению черномагический суд? Хотите оспорить выдвинутое объявление?

Зрители зашумели.

Конечно, конечно, черномагический суд сомнению подвергать никто не смел. Никто и никогда. Это была аксиома — все до единого слова, произнесенные в данной зале, правда. Иначе и быть не может. Даже у закоренелых преступников не хватает смелости лгать, отвечая на вопросы обвиняющей стороны и судьи.

Есть нечто, что выше лжи и хитрости.

Есть истина.

Но сейчас я ее не чувствовала.

И я бы даже осмелилась это заявить, став первой из тех, кто нарушит процесс черномагического суда, и героически погибнув через несколько мгновений. Но на губах Янтарной проскользнула улыбка, вернувшая ее лицу жизнь, и, кажется, одна только я это заметила.

А потом шум утих.

Лишь секунда — и все люди замолчали.