- Дело вот в чем: я вынуждена уехать в Европу по своим делам, а зная твою заботливость, решила…
- Повесить на меня мою дочь, – закончил Деймон.
- Эй! Я не одежда! Не надо вешать меня, я сама смогу позаботиться о себе.
Чувствовался явный акцент, который предавал некую харизму. Твердые звуки она произносила мягко, а ударения, порой, расставляла неправильно. Однако, несмотря на свой акцент, Дрина чувствовала себя совершенно уверенно. Сальваторе отложил бумаги и предложил пройти в смотровую.
Все процедуры, совершаемые в смотровой, проходили в полнейшей тишине. Деймон делал какие-то записи, читал историю болезни и рассказывал Изабель то, чего следует опасаться. Флемминг обрадовалась, что два окулиста сошлись во мнениях. На все время ушло около двадцати минут, однако за это время мужчина успел изучить девушку.
Ее повадки, – как и ее внешность, ее говор, – тоже были своеобразными. Девушка перемещалась неуверенно, но достаточно смело. Тонкими пальцами с длинными ногтями она держала свою медицинскую карточку. Ее браслеты не переставали звенеть, но они отлично смотрелись на ее тонких запястьях. Юная цыганка была в длинной юбке и майке на бретельках. Она была полностью погружена в свои мысли. Деймона она заинтересовала не как девушка, а как человек. Ее мир отличался от его, и сейчас дочь его осколка прошлого была единственным балластом, который стимулировал его на следующий день. Порой, просто хочется изучить человека, который живет в ином мире с иными убеждениями. Просто понять его мироустройство.
Все вернулись в кабинет. Дрина села напротив Сальваторе, подле матери, которая держала в руках сумку, готовясь заплатить.
- Все планирование операции описано верно. Я знаю этих врачей. Они – профессионалы.
- Иначе бы я и не платила им столько, – равнодушно проговорила Флемминг.
Дрина Флемминг. Немного извращенно звучит. Или девушка взяла фамилию отца? Где тогда отец этой красавицы? Хотя Изабель всегда была девушкой… ветреной.
- Ей будет трудно воспринимать мир… От тебя нужно лишь то, чтобы ты присматривал за ней.
- Сколько ты будешь в отъезде?
- Неизвестно. Командировка может продлится как неделю, так и месяц.
Отлично. Месяц с этой цыганской девушкой, которую он так стремится познать. Лучше не придумаешь.
- Ладно.
- Просто... Помоги ей. Она потеряла зрение в шесть…
- Семь! – перебила девушка, произнося слово, не смягчая согласные.
- А сейчас ей двадцать.
Шатенка чему-то усмехнулась.
Деймон колебался. Ему было плевать на деньги, ровно как и на свою работу. Единственное, чего ему хотелось, – просто пообщаться, еще раз увидеть ее танцы. И это его первый интерес на протяжении последнего месяца.
В кабинет проникал запах свежести и некой прохлады летнего дня. Ярко светившее солнце еще и согревало, в комнате даже было немного жарко… Однако восхищаться красотами природы Деймону не хотелось. Он вообще потерял ко всему интерес, а потому произнес следующее:
- Я согласен, – лишь за тем, что он надеялся пробудить в себе прежнюю тягу к жизни.
Изабель кивнула и поднялась. Поднялась и девушка. Ее браслеты снова задребезжали. Флемминг сказала, что свяжется сама с ним в ближайшие дни, а потом взяла Дрину под руку и повела к выходу.
Девушка шла по улице, слушая нотации матери про свое плохое поведение. Эта юная цыганка по-другому воспринимала мир. Она чувствовала тепло солнца, она слышала малейший звук и ощущала каждый утонченный запах. Она совсем забыла свои воспоминания о мире и боялась представить его. Она привыкла к такой жизни, которой она жила на протяжении всех тринадцати лет. И новая яркая жизнь ей казалась слишком сложной, но не совсем невозможной.
Шатенка шла по улицам, не видя прохожих. Она едва заметно улыбалась, слыша приятный мужской голос или утонченный запах.
Сейчас девушка сжимала в руках маленький синий камешек, который, согласно словам продавщицы на рынке, оберегал. Дрина верила в этот талисман и никогда его не забывала. Кроме того, она свято верила в то, что ложь продавщицы – правда.
- Я на озеро, – проговорила девушка со свойственным ей акцентом, резко остановившись на дороге.
Изабель хотела поговорить с дочерью серьезно, но прекрасно понимала, что это вряд ли удастся. Флемминг вспоминала себя в такие юные и годы и точно знала, что и ее дочь сейчас испытывает все тончайшие проявления молодости.
Не дождавшись ответа, цыганка поймала такси и, сев, сказала, куда ее везти.
Девушка хорошо ориентировалась в городе, несмотря на то, что была слепой. Она боялась, что заблудится, когда станет зрячей.