До последнего солдата

– Что слышал, то и сказано. Никогда не переспрашивай и не уточняй, особенно когда в руках у меня оружие. Пристрелю. И вообще…

Она хотела сказать еще что-то, но в это время со стороны въезда в Каменоречье, как раз оттуда, где стояла замаскированная машина Ищука, донеслись звуки стрельбы.

Скомандовав всем, кто мог слышать его: «Тревога! В ружье!», комендант бросился на пологий склон, завершавшийся невысоким, похожим на крепостную стену гребнем. Как оказалось, он прибыл туда вовремя: у скальных ворот Каменоречья десяток бойцов гарнизона действительно сдерживали до взвода немцев, которые пытались прорваться в глубь каменоломен. Но пока там шел бой, еще с полтора десятка вермахтовцев разбрелось между валунами и скалами, пытаясь подняться на гребень и таким образом зайти оборонявшимся в тыл.

Едва Беркут разобрался в ситуации, как увидел, что справа от него залег Мальчевский.

– Кто ж так в гости ходит, архаровцы некастрированные?! – возмутился младший сержант. – Не против, если мы сейчас причешем их, комендант?

– Да, видно, придется. Только не горячась, патронов маловато прихватил.

– Вот и поберегите их, – молвила Калина, укладываясь слева от коменданта.

Они дали по короткой автоматной очереди, однако немцы без потерь залегли и, сначала затаились, а затем принялись подползать.

– Да не палите вы! – прикрикнула на бойцов Калина. – Поберегите патроны на тот случай, когда поднимутся в атаку. А пока что спрячьтесь, затаитесь, пусть немного осмелеют. У меня тут с ними «кровавое танго» намечается.

Первым, кого она сняла, был то ли офицер, то ли фельдфебель. Выглянув из-за валуна, он крикнул: «Поднялись! Пошли!», и тут же упал под пулей «танцовщицы». Второго она достала, когда тот едва приподнял левое плечо, очевидно, в попытке достать из-за голенища запасной магазин к автомату. Он был ранен и орал, посылая русским проклятия. Третьего же Калина скосила, когда тот метнулся от одного валуна к другому. Причем этот выстрел поразил Беркута: у девушки было всего несколько секунд, чтобы среагировать, сориентироваться и прицелиться, тем более что снимать пришлось движущуюся «мишень».

– Нет, ты смотри, комендант, что эта Сибилла инквизиторская вытворяет! – изумился Мальчевский, наблюдая за тем, как, быстро сменив позицию, Войтич сумела подстрелить четвертого немца, уже когда все оставшиеся в живых вермахтовцы с криками «Там русский снайпер! Снимите кто-нибудь этого снайпера!», начали оставлять склон каменореченского плато.

– Не каркай под руку, сволота лагерная! – попыталась осадить его Войтич.

– Но ведь эта Жанна д'Арк безлошадная весь наш гарнизон дисквалифицирует и без работы оставит! – не унимался Мальчевский, хотя Беркут тоже прикрикнул на него.

И наконец, еще одного Калина сумела то ли убить, то ли ранить уже за дальними валунами, когда в вечерних сумерках силуэты вражеских солдат едва улавливались. Весть о не знающем промаха снайпере, очевидно, остудила пыл и тех солдат, которые пытались прорваться через заваленные камнями ворота. И были эти пехотинцы явно не из роты гауптмана Вильгельма Ганке; тот бы попросту не позволил себе так глупо терять солдат. Да и располагалось его подразделение туда, поближе к болоту.

– Что ж ты, нераскаявшаяся блудница войны, до сих пор не признавалась, что так метко стреляешь?! – возмутился Мальчевский, когда все трое возвращались к дому Брылы. – И вообще откуда ты здесь взялась?

– Еще один глупый вопрос задашь, – пристрелю, – деловито молвила Калина, передергивая затвор. – Или «под руку» во время боя нявкнешь, – тоже пристрелю. При мне лучше молчать.

– И можешь не сомневаться, эта пристрелит, – развеял остатки его сомнений Беркут.

28

– Капитан, разведчики! – возник на пороге в клубах пара лейтенант Глодов.

– Немецкие? – спокойно уточнил Беркут, отрываясь от книги.

Эту потрепанную книжицу Арзамасцев обнаружил за кроватью, в комнате, где лежал старший лейтенант Корун. Очевидно, отходя из хутора, кто-то из германских офицеров забросил ее туда или случайно обронил. Называлась она «Призванные войной» и была написана в виде дневника немецкого лейтенанта, прошедшего с боями Польшу и воевавшего в сорок первом в Белоруссии, на Брестчине.

Книжка показалась Андрею довольно правдивой, не похожей на все то, что приходилось читать в «трофейных» немецких газетах. А главное, видно было, что писал самый настоящий окопник. Там были детали, которых журналисты и люди, наслышанные о войне, обычно не улавливают.

– Почему «немецкие»?! Наши разведчики! – с радостью уточнил Глодов. – Трое их, и порядком подморозились. Говорят, несколько часов ползли.

– Где они?! – подхватился Андрей, быстро одевая шинель и хватая «шмайсер». Тот самый, с которым прилетел из-за линии фронта и с которым сейчас почти не расставался.

– На косе. Старшина Кобзач со своими артиллеристами чуть не перестрелял их на льду. Хорошо, что один из них, тот, что полз первым, выматерился по-русски. Убедительно так, знаете…

– Власовцы, белогвардецы и полицаи матерятся не хуже, – напомнил ему Беркут. – Так что это еще не доказательство.