До последнего солдата

– Тогда слушаю, – согласился Беркут после некоторого колебания.

Калина покряхтела, прокашлялась, однако решилась не сразу, еще какое-то время молчала, но теперь уже стояла, отстранившись от капитана.

– Тебе приходилось слышать капитан, что километрах в двенадцати отсюда, вниз по реке, в болотах, находился лагерь. Женский. Что-то вроде пересыльного. Потом оттуда многих в Сибирь отправляли. В основном жен «врагов народа» и членов куркульских семей… В общем, ты все понял. А рядом такой же мужской был.

– Так ты сидела в лагере? Тебя что, тоже судили?..

– Да уж лучше было бы, как я теперь понимаю, самой отсидеть.

– Раз уж взялась объяснять, то объясняй по-человечески.

– Надзирательницей я там была. В женском, конечно.

– Ты?! Надзирательницей?! – глотнул Андрей настоянный на подземельной плесени воздух. – Ты говоришь об этом всерьез?

– Пистолет, который у меня под пиджаком, – мое табельное оружие. Не успела сдать. И не таращись на меня так. Не я одна приставленной к ним была. Существовали лагеря, значит, нужны были и надзиратели. Ты-то в тридцать восьмом небось офицерский или курсантский паек жрал. А я этим, надзирательским, пайком, и себя, и мать с двумя сестрами содержала. Потому что здесь, на болотах да камнях, и в тридцать восьмом не шибко сытно жилось.

Снаряд лег совсем близко, у мастерской. Качнулась каменная твердь, выгнулся и дал трещину простенок, которым подземелье было отгорожено от мастерской, и на головы им опал метеоритный дождь крупного каменистого крошева.

Пригнувшись, Беркут инстинктивно захватил голову Калины, налег на плечи, прикрыл ее, опасаясь, что вместе с этим крошевом рухнет и весь карниз. Тот, правда, устоял. Однако, чуть сместив прицел, артиллеристы, которые впервые обстреливали их с того берега, положили второй снаряд недалеко от крыльца. И вновь только карниз спас их от погребения под грудой развалин, в которую, как он понял, превратился если не весь дом, то по крайней мере вся пристройка.

Выпавшая из руки Калины лампа разбилась и погасла.

Часть простенка обвалилась, и в кромешной темноте они на ощупь пробирались через груду камня и щебенки.

– Какое счастье, что у этого склепа есть запасной выход, – проговорил Андрей, когда Калина зажгла лампу, висевшую на стене. – Иначе нам пришлось бы пробиваться через завалы.

– А может, и не стоило бы пробиваться? Все равно все погибнем. Кого не убьют снарядами – выловят по штольням. Этой обороны немчура нам не простит.

– Ну, это мы еще увидим. Жаль, что свой фонарик я забыл в комнате, от которой уже, наверно, ничего не осталось. Да черт с ним. Гаси фонарь. Пусть он остается здесь. Дальше пойдем на ощупь.

Калина приподняла стекло «летучей мыши», однако гасить не спешила.

– Что случилось?

– Слушай меня. Я действительно выйду с тобой. Но никто не должен знать, откуда мы появились. И хода сюда тоже никто знать не должен.

– Но мы уже говорили об этой обители. Превратим ее в лазарет.

– Никаких лазаретов! Никаких! Решишься настоять на своем – убью!

– Ничего не понимаю. Что с тобой происходит?

– Пока ничего, но может происходить. Когда нас окончательно прижмут, мы с тобой, понимаешь, только мы с тобой, только вдвоем, забьемся сюда. И дождемся своих. А хочешь – вообще не выходи, пока не придут наши. Кто там станет потом разбираться? Попал под завал – и все тут. Не бойся, я, лагерная стерва, тебя не выдам.

– Божественный вариант: остаться, отсидеться. Только это исключено, – вздохнул Беркут. – Я – солдат. И «лагерной»… – не решился он выговорить «стервой», – больше себя не называй.

– Говорю как есть, – отрубила девушка. – А здесь… Ты видишь, что происходит? Осколочный ад. Нас просто-напросто убивают. На кой черт тебе погибать в этих каменоломнях? Ради чего? Я слышала, ты вообще случайно оказался на нашем хуторе. Солдаты в штольне говорили. «Если бы не этот антихрист-капитан, мы бы давно ушли к своим».

– Не нужно передавать все, что слышала обо мне.

– Не нравится?

– Мне этими людьми командовать и вместе с ними встречать смерть.

– Нервишки подводят? Понятно. Словом так: приберегаем эту каморку на крайний случай. Двое-трое суток мы сможем просидеть, даже если немцы перекроют и этот выход. Вон там, в закутке, вентиляционная щель. Я ее замаскировала. Через нее, чуть расширив отверстие, и наверх пробиться можно. Лом я припасла. Только пока никому ни слова.

– Ладно, договорились, – неохотно согласился Беркут.

– И чтобы «завязано» было. А то ведь кто-то из бойцов обязательно попадется немцам и выдаст. Все, иди. Я присвечу. К выходу, к выходу, и не жди, я чуть попозже.

* * *

Когда через несколько минут капитан увидел Калину на выходе из узкой скалистой горловины, в руках у нее уже был кавалерийский карабин.

– Ты когда успела вооружиться? – удивился он.

– У меня тут в разных местах по ружьишку припасено, – доверительно объяснила девушка. – Так, на всякий случай. Когда то ли те, то ли эти, брать придут. Еще бы несколько гранат порастыкивать. Несколько по тайникам своим уже пристроила, но маловато.

– «То ли те, то ли эти», говоришь?