До сих пор

Но когда снимали «Стар Трек», Леонард держался ото всех на расстоянии. Конечно, в какой-то мере из-за желания оставаться верным характеру своего героя. Спок был чужаком, и Леонард волновался, что если он сильно сблизится с остальными актерами, то, возможно, будучи в кадре, неосознанно сократит дистанцию. К тому же ему было очень уютно в этой роли. «С этим героем я будто дома, — сказал он мне. — Будучи еврейским мальчиком, растущим в итальянском квартале Бостона, я чувствовал себя совершенно чужим. Так что я научился залезать в свою собственную скорлупу, подальше от опасностей, подальше от прямых конфронтаций, потому что обычно ничем хорошим для меня они не оканчивались. У меня был физический страх перед опасностью быть избитым или покалеченным, а также травмированным морально. Так что я научился справляться с ситуацией, когда ты не такой, как все, когда ты другой. И та же самая проблема стояла и перед Споком. Я знал то чувство очень, очень хорошо.

Играя этого персонажа по десять часов в день, пять дней в неделю, я с громадным трудом выходил из роли Спока — его нельзя было просто включить и выключить. И я совсем не мог вылезти из него во время перерывов».

Самым подходящим словом, чтобы это описать, является «отождествление».

Леонард чрезвычайно оберегал Спока. Каждый актер, проработавший в телесериалах, знает и понимает, что продюсеры, режиссеры, сценаристы и члены съемочной группы от эпизода к эпизоду меняются, остаются только соответствующие персонажи. «Актер — вот кто хранитель героя, — объяснял он. — Больше ни на кого нельзя рассчитывать. И ты должен уметь сказать сценаристу: „Вы не заставите меня говорить „давайте воспользуемся ситуацией, пока светит луна Вулкана“, потому что три эпизода назад мы заявляли, что у Вулкана нет луны“. Так что мои усилия были направлены на сохранение логичности и целостности».

Но, возможно, другая причина, по которой Леонард оставался отчужденным ото всех, состояла в том, что он был алкоголиком. По правде говоря, в то время я этого не знал. Но, конечно, я знал о факте, что он держится на расстоянии от остальных актеров. Как он признает: «Когда снимался „Стар Трек“, я был не в форме. Мой брак разваливался, и время от времени я бывал очень подавлен. Поэтому каждый день, приходя домой, я пил. По выходным я говорил себе, что в десять часов у меня будет пиво. К двум часам я уже пил крепкие спиртные напитки, а к пяти часам отключался.

Как и многие алкоголики, на работе я это скрывал. Я никогда не позволял этой привычке влиять на работу. И так как я никогда не пил во время работы, у меня была иллюзия контроля. Я лгал самому себе: я не работаю пьяным, я вообще не пью на работе, я могу подождать.

Когда я играл в спектаклях, мой первый глоток происходил только после того, как опустится занавес. Но выпивка уже должна была находиться рядом. Когда я входил в гримерку, меня поджидал ледяной джин. Когда я работал режиссером в „Стар Трек“-III, моя секретарь знала, что как только я говорю „всё, сворачиваем“, это означает, что мне нужно выпить. И после этого я пил без остановки. Выпив первую порцию, я уже не мог остановиться, пока не отрубался или не засыпал.

Я думал, что я хитрый. Я думал, что я с успехом могу это скрывать. Но алкоголь хитрее. Когда мне требовалось выпить, а выпивки не было, мне было очень плохо. Я читал много лекций в колледжах — большинство их них находились в маленьких городах. И когда я регистрировался в мотелях, первым делом спрашивал, во сколько закрывается бар. Так что я знал, во сколько мне нужно закончить лекции, чтобы успеть до его закрытия. Но в некоторых городках, если никого вечером в баре нет, бармену разрешено запирать и идти домой. И иногда я возвращался в гостиницу — а бар закрыт. Я же хотел получить свой напиток. Я шел к стойке администратора и возмущался: „Вы говорили мне, что бар будет открыт до десяти часов. Откройте ваш грёбаный бар!“ Потому что у меня неприятности — это был невысказанный подтекст. И охранник добывал мне бутылку виски. Когда же я выходил поесть, то выбирал рестораны, в которых, как я знал, был полный бар. Мне нравилось ходить в театры в Лондоне, поскольку там разрешалось пить перед спектаклем и во время перерыва.

Это продолжалось много лет, и все это время я полагал, что контролирую ситуацию — я могу держать себя в руках. В случае необходимости по профессиональным причинам я мог обойтись неделю без алкоголя. Но в конечном итоге я начал просыпаться по утрам в размышлении, зачем я живу? И это было как раз то, что впервые меня обеспокоило.

Я женился на Сьюзен в 1989-м. Я все еще пил, но я был безумно счастлив с нею. И однажды я обмолвился Сьюзен о том, насколько другой стала моя жизнь благодаря ей и как я счастлив. А она спросила: „Тогда почему ты столько пьешь?“