До сих пор

У нас было почти две недели репетиций. Вместо того чтобы снимать на пленку, шоу записывали на магнитную ленту, чтобы оно более походило на театральную постановку. Что касается самой пьесы, то там исследовалась моральная двусмысленность ситуации, в которой обвиняемый тюремный начальник, очевидно, пытался достать пищу для своих заключенных, но разрывался между своим долгом перед Конфедерацией и своими обязанностями перед вверенными ему пленниками. У меня была сцена, ближе к концу, в которой я спрашиваю обвиняемого тюремщика, Ричарда Бэйсхарта, о его действиях. В течение многих лет я играл адвокатов на телевидении и в театре, так что я знаю, как допрашивать свидетелей перед камерой. Но ближе к концу репетиций Скотт присел ко мне и сказал: «Знаешь, то, как ты играл ту последнюю сцену, выглядит так же, как играл ее я, когда только начинал». И далее он рассказал мне, что со временем его игра изменилась. Вместо того чтобы накидываться на свидетеля с яростью гневного окружного прокурора, он в конечном счете слился с муками этого тюремного командира, оказавшегося загнанным в такую ужасную ситуацию. «Понимаешь, я обнаружил, что вместо выражения гнева боль сработает намного лучше».

Это звучало всего лишь как предложение, но оно в корне переменило всю мою интерпретацию роли. Оно добавило пьесе больше глубины.

— Да уж, Джордж! Вот ни за что бы не подумал! — сказал я.

— А ты попробуй, — предложил он.

Конечно, это сработало. Это был лучший режиссерский совет, данный мне за все те годы. Программа имела большой художественный успех, завоевав три «Эмми» — включая номинацию «Лучшая телевизионная программа года» — и премию Пибоди. И так сложилось, что это шоу изменило мою жизнь — хотя и не так, как я мог ожидать.

Во время репетиций я познакомился с красивой женщиной, Марси Лафферти, — молодой актрисой, нанятой Джорджем Скоттом для чтения реплик с актерами. Но, похоже, я был единственным из актерского состава, кто решил воспользоваться ее услугами — помощью заучивать роль. Заучивать роль! Но как Марси однажды призналась: «Билл не стремился к отношениям… Я запала на него».

У нас были два счастливых года свиданий. Моим девчонкам она сразу же понравилась, и на выходные мы брали их на пикник и на лыжи. У Марси было замечательное чувство юмора, и она всегда была готова разделить мои авантюры. Она даже охотно ходила со мной на просмотр всевозможных фильмов о кунг-фу. Наши отношения были настолько удобными, что мне даже не приходило в голову, что нам следует пожениться. Я уже был женат и не могу похвастать, что был хорош в браке. Но как-то в начале 1973 года она мимоходом сказала: «Послушай, я не хочу наседать на тебя или что-то в этом роде, но я так не могу. Мы собираемся пожениться в течение следующих пяти лет?»

— Ну… — ответил я, — как насчет следующей недели?

Это был мой первый второй брак. Я помню, как читал о нашем браке статью в газете, и там процитировали слова Марси о том, что она была очень удивлена, когда я сделал ей предложение. И я подумал: она была удивлена? Во время нашей брачной церемонии я услышал, что рядом кто-то всхлипнул. Я обернулся и с любопытством озирался, пытаясь разглядеть, кто это был так эмоционально тронут моей женитьбой. И оказалось, что это был я. Это я всхлипнул.

Как выяснилось, в нашем браке была только одна проблема. Я. Я ничему не научился в первом браке. У нас с Марси были очень страстные отношения; когда мы были влюблены — мы действительно были влюблены, но когда я злился… Я помню, как однажды вечером мы были в ресторане и сильно поругались. В моей памяти не отложилось из-за чего, но я был в бешенстве. В тот момент мне даже видеть ее не хотелось, поэтому я решил уйти домой. Уйти домой пешком, и это значит — пройти как минимум восемь миль. К несчастью, на мне тогда были новые ковбойские сапоги. Но я собрался дойти пешком до дома, я не собирался приносить ей свои извинения принятием предложения подвезти меня или вызвать такси. И как стало понятно в дальнейшем, те самые сапоги были совсем не предназначены для ходьбы, в них можно было только ездить на машине. Уже на первой паре миль я натёр ноги. Мой путь лежал прямо через Бойз-Таун, гейский район Санта-Моники. А я всё шел и шел, и к тому времени, как я добрался до дома, мои ноги были все в крови. Но я это сделал. Я доказал своё. Что бы это ни было.

Моя младшая дочь Мелани помнит Марси как «самую красивую, самую лучшую няню, которую только можно себе представить». Папа не хотел больше детей, а она детей очень хотела, так что я стала ее суррогатным ребенком. Мне была нужна мать, а ей был нужен ребенок — и мы решили: «Ага, пусть так и будет».

Среди актеров ходит история, имевшая место во время Великой Депрессии, когда найти работу было очень сложно. Молодой актер по имени Джон Уэйн только начинал свою карьеру, играя первого поющего ковбоя в вестернах категории «Б». Предположительно, однажды он шел по территории киностудии, что-то бормоча себе под нос, и наткнулся на легендарного комика-философа Уилла Роджерса. «В чем дело, парень?» — Роджерс спросил его.