До свидания, мальчики!

— А мне мало солнца, — сказала Зоя. — Я так соскучилась по солнцу. В Ленинграде идут дожди. Белые ночи и дожди.

Игорь и Зоя жили в квартале от курзала, и мы проводили их до самого дома. Мы отлично знали этот небольшой дом в глубине двора, три года назад его отыскал Витька, и с тех шор адрес дома был вписан в книжку Жениного отца. Конечно, при Игоре никто из нас об этом не вспомнил: Женя не любила, чтобы говорили посторонним о профессии ее отца, как будто худшим в ее отце была его профессия. Жени и Витьки с нами не было — они где-то отстали, — но мы все равно не сказали Игорю, почему нам знаком его дом. Мы вернулись на угол. Подошли Женя и Витька. Витька шел босиком, а туфли торчали из карманов его брюк. У решетки курзала стоял Павел со своими приятелями: наверно, выбирали, с кем бы познакомиться. Из парка выходили я, перейдя освещенный асфальт, исчезали в темноте под деревьями. Мы свернули на 3-ю Продольную. Начало улицы освещалось огнями курзала. Впереди шли девочки. Мы шли быстро. Когда кто-нибудь говорил: «Куда мы так летим?» — мы замедляли шаг, но постепенно снова его ускоряли. Кажется, первым «куда мы так летим» сказал Сашка. Потом это же самое повторял каждый — девочки тоже. Наверное, не мне одному хотелось поскорей остаться вдвоем.

По обе стороны улицы тянулись заборы. Но мы их не видели. Мы только видели между деревьями редкие огни санаториев. В тех местах, где деревья отступали от забора, улица немного светлела. Сашка рассказывал, как он маленьким объелся сахарным миндалем.

— Пять лет смотреть не мог на сахарный миндаль, — сказал Сашка.

— Так я тебе и поверил, — ответил я.

— Сейчас я сам себе не верю.

— Замолчите, — сказала Женя.

Инка возникла передо мной, точно выросла из-под земли. Я ее не увидел, а скорее почувствовал рядом с собой. Катя и Женя тоже стояли.

— Вы ничего не слышали? — спросила Катя.

— Что мы должны были слышать?

— Женщина крикнула, — сказала Женя.

— Тебе не почудилось?

— Сначала Женя услышала, а мы слушали Сашку. А сейчас мы все слышали: на пустыре кричала женщина, — сказала Инка.

Мы не видели друг друга. В темноте поблескивали глаза.

— Веселенькая история, — сказал Сашка.

— Девочки, возвращайтесь к курзалу и ждите нас, — сказал я.

— Мы же можем здесь подождать или до угла дойти — там светло, — сказала Инка.

Улица упиралась в черный провал пустыря. В конце ее по обе стороны мостовой горели электрические лампочки. Белые листья деревьев отбрасывали на асфальт черные тени. С вокзала прошел трамвай. Узкая полоска света обнажала кусты. Из-за угла вышел какой-то парень, постоял, оглядываясь по сторонам, и снова ушел за угол, точно его кто-то позвал. Потом из-за угла вышел Степик. За ним еще выходили. Степик держал во рту папиросу, и Мишка Шкура дал ему прикурить. Степик пошел по направлению к нам. В темноте кто-то всхлипывал — кажется, Катя.

— Встань мне на колено. Ну чего ты так дрожишь? — говорил Сашка.

По ту сторону забора зашумели потревоженные прыжком кусты.

— Беги к санаторию, — сказал Витька.

— Инка! — тихо позвал я, щупая рукой темноту, и вдруг услышал стук ее туфель об асфальт: Инка бежала. От угла тоже кто-то побежал, но тут же остановился. Мы уже никого не видели. Только слышали топот ног и свист. Потом все стихло. До угла было метров двести. Мы стояли прижимаясь спиной к забору: камень был холодным и шершавым. Сколько надо времени, чтобы пройти двести метров?

— Что ни говорите, а Джон Данкер — король, — сказал Сашка.

— Сашка, ты уже это говорил, — ответил я.

— Разве говорил? — спросил Сашка и замолчал.

Мы молчали и прислушивались, и как-то сразу услышали шаги многих ног. Шаги быстро приближались и стихали против нас на мостовой. Луч карманного фонаря упал на забор и тотчас на Витькино лицо.

— Здорово, Витек, — сказал Мишка Шкура.

— Кто такой? — Я узнал мальчишески звонкий голос Степика.

— Наш, пересыпский, — ответил Мишка Шкура.

Луч фонаря переместился на Сашку.

— Жид? — спросил Степик.

Сашка молчал, а я все время думал: «Если бы я видел у Степика финку тогда в кино, его бы сейчас здесь не было».

— Инка! Финка у Степика! — крикнул я. Свет ослепил меня.

— Какая финка? Кому кричал? — спросил Степик. — Спрячь перо, паскуда! — на кого-то прикрикнул он.

Я загораживался ладонью от света. Свет погас. Я отшатнулся и лицом уловил движение воздуха. Слева от меня приглушенно вскрикнул Сашка. Я кого-то ударил. На меня спиной отлетел Сашка, рванулся вперед и снова отлетел и ударился рядом со мной об забор. На Сашку навалились. Я в темноте схватил кого-то за волосы и рванул на себя. Потом я тащил и выкручивал чью-то руку и совсем близко слышал Сашкино захлебывающееся дыхание. В лицо мне косо плеснули звезды. Не помню, что было раньше — удар или звезды… Падения я тоже не помнил, я только помнил резкий до тошноты запах пота и чей-то модельный туфель: я поймал его рукой и хотел оттолкнуть от своего лица…

Потом я снова увидел звезды. Мне казалось, что я лежу на дне, а на поверхности были звезды и голоса, и вода давила мне на уши и покачивала. Кто-то плачущим голосом спрашивал:

— За что ударил?

— Не подходи сзади, паскуда.