До свидания, мальчики!

Откуда мог взяться Павел? Но «паскуда» сказал Павел. Я услышал удар, еще удар, еще и падение чьих-то тел. Я лежал на мостовой, и асфальт был очень холодный. Я нащупал рукой край тротуара и хотел встать, но меня снова валило. Но я все равно встал и, шатаясь, перешел тротуар и облокотился на край забора. Стало светлее. Наверное, всходила луна, потому что я видел край забора, а внизу было темно. Я вспомнил модельную туфлю около своего лица. Я хотел оттолкнуть ее рукой. Рука была очень тяжелой: я ее еле поднял и, когда опустил, в кого-то попал.

— Володя, это я.

Откуда взялась Инка? Но мне было не до Инки, мне ни до кого не было дела. Меня тошнило от резкого запаха ножного пота. Инка обнимала меня за плечи, а я ногой царапал забор: мне хотелось перевалиться через него, так сильно меня тошнило.

На мостовой разговаривали. Меня больше не рвало, но соображал я плохо.

— Паша, мне шьют дело. Я с тобой не могу сегодня разговаривать. Но мы встретимся, — сказал Степик.

— Принято, — ответил Павел. — Я тебе заодно Нюрку Переверзеву припомню. Поздно я узнал — ты бы еще тогда от меня не ушел.

Степик засмеялся.

— Паша, ты, как легавый, ходишь по моему следу, — сказал он. — Не надо, Паша: последнее время я очень нервничаю.

— Плыви, плыви на белом катере, пока я все твое кодло не понес.

— До встречи, Паша.

Я стоял прислонясь спиной к забору, и меня покачивало, а тяжелые веки закрывались сами собой.

Потом мы сидели в сквере: я. Инка и Женя. Витька с Катей повели Сашку в санаторий «Сакко и Ванцетти»: у Сашки была разбита голова. До сквера нас провожал Павел. По дороге — мы шли окраиной пустыря — Павел сказал:

— Надо было всем вместе убежать.

— Почему мы должны бегать? — спросил я.

— В таком положении самое верное убежать. Я бы обязательно удрал: нашли с кем шутить — со Степиком.

— Нельзя было всем бежать: они бы девчонок догнали.

— Тоже правда. Отчаянные вы, профессора.

Прощаясь, Павел сказал Инке:

— Давай, рыжая, договоримся: надумаешь кавалера менять — не забудь Павла Баулина.

Я не обиделся на Павла. У меня сильно болела челюсть и был сломан передний зуб. Наверное, меня стукнули головой в подбородок. Сашку ударили кастетом, а меня головой. Если бы кастетом, то был бы разбит подбородок. А у меня были разбиты только губы: они вспухли и тоже болели. По губам меня, кажется, ударили ногой.

Катя и Витька привели Сашку. Сашка пробовал острить.

— Первые ранения мы уже получили, — сказал он и сел рядом со мной на скамейку.

Мы сидели в сквере и ждали, пока опустеют улицы: нам не хотелось попадаться кому-нибудь на глаза.

— «Витек, Витек…» Ух, гад! — сказал Витька.

Его совсем не били. Мишка Шкура с каким-то парнем повалили его и уговаривали лежать. Витька не мог смотреть ни на меня, ни на Сашку и то и дело повторял:

— Ну, гад!.. Ну, погоди, гад!.. — Он все время порывался куда-то уйти. Наверно, хотел разыскать Шкуру.

Женя сказала:

— Ты же не виноват. Было бы легче, если бы тебя тоже избили?

Женя сказала правду, но я все равно был с ней не согласен: я понимал Витьку.

Потом мы отвели Сашку домой. Мы остались на улице и ждали Катю. Не то чтобы так уж боялись Сашкину маму, — просто нам не надо было с ней встречаться. Мы придумали, что Сашка скажет, будто упал с дерева. Глупо, конечно, придумали. Но по опыту мы знали: чем глупее придумаешь, тем больше в это верят. Надо только твердо стоять на своем. А Сашке без нас проще было стоять на своем.

Потом мы проводили домой Инку. Меня уже не тошнило, но время от времени кружилась голова. Женя отозвала меня и сказала, чтобы я не оставлял Витьку одного. Я проводил с Витькой Катю и Женю и пошел к нему ночевать.

Я и Витька спали в сарае — раньше в нем жили, когда еще дом строился. Теперь здесь держали корову и на нарах хранилось сено. Я лежал в темноте рядом с Витькой и боялся уснуть. Под нарами корова жевала жвачку, и от этого еще больше хотелось спать. Потом корова тяжко вздохнула, и по деревянному настилу застучали влажные шлепки. Я закрыл глаза, тотчас заснул и очень быстро проснулся. Витьки рядом со мной не было.

— Витька! — позвал я.

Витька стоял в светлом прямоугольнике двери.

— Не могу я, — сказал он. — Пойду встречу Шкуру. Он всегда на рассвете приходит.

Я слез по скрипучей лесенке и вышел с Витькой во двор. Уже рассвело. Небо было зеленым и без звезд, но солнце еще не встало, и поэтому на улицах не было теней. Мы дошли до трамвайного круга. По дороге мы заходили во двор к Шкуре: он, как и Витька, спал на сеновале — на сеновале его не было.

Мы сидели на холодных и влажных рельсах. Солнце в нашем городе поднималось в степи, и море перед этим розовело у горизонта. Шкура вышел из улицы и, пошатываясь, шел через пустырь. Он увидел нас и остановился. Мы встали и пошли к нему. Убежать было некуда. Шкура пошел к нам навстречу и теперь стал шататься сильнее. Шкура упал прежде, чем Витька его ударил: Витька зацепил его по лицу, когда он уже падал. Шкура лежал на спине.

— Лежачего будете бить? Лежачего? — спросил он.

Витька хватал Шкуру за руки и пытался поднять. Я ему помогал: я понял — Витьке необходимо подраться. Я сказал Шкуре: