До свидания, мальчики!

Мы всегда ходили через сквер. Я не понимал, почему ей пришло в голову идти кругом, и смотрел на нее.

— Когда ходишь по песку, вечно пылятся туфли. Пойдем по улице, — сказала Инка. Она говорила и поглядывала в сквер. Я тоже оглянулся. Недалеко от входа, боком к нам, сидел на скамейке Джон Данкер. Я вышел на тротуар, и мы пошли по улице. Я подумал, что Инка просто не хотела проходить мимо короля гавайской гитары. Мне и самому не очень хотелось его видеть. Но потом я подумал другое и остановился.

— Ну, ударь меня. Ударь. При всех ударь, — сказала Инка.

Я пошел по улице, и Инка шла за мной. Она шла чуть отставая и говорила:

— Ну, ударь меня. Ну почему ты не хочешь меня ударить? Ударь — и тебе сразу станет легче.

Я шел как оглушенный. Все во мне остановилось, и я ничего не понимал. Я только думал, что мамы, наверно, еще нет дома, и шел очень быстро, и на Инку совсем не обращал внимания, и при этом все время помнил, что она идет рядом со мной. Мамы дома не было. Инка и раньше к нам приходила, и чаще, когда мамы не было дома. Но раньше я об этом не думал. А теперь думал. Я умылся, петом переодевался в маминой комнате и все время думал, что мы одни в квартире. В открытую дверь я видел Инку. Она стояла, положив локти на подоконник, и смотрела на улицу. В комнате было темно, и только окна светлели. Я подошел к Инке. Я взял ее за плечи, повернул к себе и поцеловал, и у меня из губы пошла кровь. Инка испугалась. Она достала из выреза платья платочек и приложила его к моим губам. Инка прижимала пальцами платочек и поцеловала меня в угол рта. Тогда я сказал то, что совсем не собирался говорить:

— Скоро придет мама… — Мне показалось, что Инка не поняла или не слышала моих слов. Но потом я понял: слышала.

— Пойдем. Я утром заходила к Сашке и обещала вечером еще прийти. Пойдем? — чуть погодя сказала Инка. — Где голубая рубашка? — спросила она.

— Я ее кровью запачкал.

— Дай ее мне постирать. Не бойся, я не испорчу.

Я достал из-под матраца рубашку и быстро, кое-как завернул в газету: мне хотелось поскорее выйти на улицу.

Мы вышли через парадное. В домах и на улицах горел свет, и улицы были тихими, но не по-ночному, а по-вечернему: прохожих было много.

— Как себя Сашка чувствует?

— Мне кажется, хорошо. Даже кость цела. Сашкина мама сказала, что у него сотрясение мозга. Но Сашкин отец сказал, что никакого сотрясения нет. Он, по-моему, обо всем догадывается. Сашкина мама сказала отцу: ты такой же врач, как я голландская королева. Тогда Сашка сказал, что если у него нет сотрясения, то будет от маминого крика.

— Долго была у Сашки?

— Не очень. Мне было неловко, и я ушла. Катя тоже была. Потом Витя с Женей пришли, но я уже уходила…

Я ждал, что Инка скажет — куда. Но она больше ничего не говорила.

— Хорошо, что ты догадалась позвать Павла, — сказал я.

— Я сразу вспомнила про Павла и побежала. Я только боялась, что он уже ушел. Но он не ушел. Те двое, что были с ним, сначала не хотели идти. Павел со мной побежал, а они сзади шли. Мы услышали, как вы деретесь. Павел крикнул: полундра! Мне он сказал, чтобы я близко не подходила, а сам подошел. На него посветили фонариком. Он кого-то обругал, потом ударил. Он несколько раз кого-то ударил.

— Зачем же ты подошла? Он же сказал, чтобы ты не подходила.

— Я и не подходила. Я стояла, пока тебя не увидела. Я тебя увидела, когда ты хотел встать.

— Ты смелая. Если бы не ты, нам бы здорово попало.

— Ничего я не смелая. Ты меня просто не знаешь. Я смелая, когда не думаю. Если бы я сначала подумала, я бы не подошла.

К Сашке Инка пошла одна. С моими губами нечего было и думать попадаться на глаза Сашкиной маме. Когда Инка входила в подъезд, я крикнул:

— Долго не сиди!

Свет из аптеки падал на тротуар. Я ждал Инку на мостовой за афишной тумбой, чтобы Сашкина мама не увидела меня из окна. От нечего делать я выжег спичками глаза и нос Джона Данкера: сначала на одной афише, потом на другой. Инка вышла вместе с Витькой.

— Сегодня в военкомат вызывали, — сказал Витька.

— Зачем?

— Разнарядку получили.

— Куда едем?

— В том-то и дело — не сказали. С одним со мной не стали разговаривать. Велели утром троим прийти.

— Сашка пойдет?

— Говорит, пойдет. А тетя Соня кричит, что не пустит.

Я посмотрел на верхние окна. Они были открыты. Свет рассеивался в белых листьях деревьев. Я слышал голоса: говорили в комнате, окна которой выходили во двор.

— Не нравятся мне эти тайны мадридского двора, — сказал я.

— Сашке тоже не нравятся, — ответил Витька.

Инка смотрела на меня, и свет отражался в ее встревоженных глазах.

— Скажи Сашке, я за-ним утром зайду.

Витька вошел в подъезд, а я с Инкой против сквера перешли мостовую. Сквер посадили три года назад комсомольцы. Теперь-то, наверно, деревья выросли и в сквере приятно посидеть. А тогда через сквер только ходили, чтобы сократить расстояние, и назначали в нем короткие свидания. Мы прошли мимо скамьи, на которой часа два назад сидел Джон Данкер.

— Была на пляже? — спросил я.

— Была до обеда. Игорь с Зоей тоже были. Я с ними была. Правда-правда. Можешь у них завтра спросить.

— Зачем?