До свидания, мальчики!

— Существенно, — сказал военком. — Мы тоже об этом говорили. Но таких морских ребят много, а военно-морских училищ всего два: одно строевое, другое инженерное. Контингента для комплектования у них всегда хватало. Еще какие мотивы? Белоснежные кителя, фуражки с крабами, золотые якоря. Отгадал? — под тяжелым лбом пытливо поблескивали глаза военкома. — Отгадал, Белов? — Какое-то мгновение я выдерживал взгляд военкома, а потом отвернулся.

— Я тоже хочу в пехотное училище. Мы же все трое с детства, — сказал Сашка.

— Всю жизнь втроем не проживете, — сказал военком. — Перестройка армии — дело серьезное, и относиться к ней надо серьезно. Могу сказать по своему опыту: не пойдет у вас служба, если на первый план ставить собственные желания.

Алеша убрал со лба волосы.

— Разнарядка давно получена, — сказал он. — Я уговорил военкома послать письмо, чтобы ее изменить. Колесников тоже письмо подписал. Ничего не вышло. Вчера облвоенкомат подтвердил телеграммой прежнюю разнарядку. Так что, профессора, дело конченое. Я сам собирался в военно-политическое училище. Не вышло.

— Завтра в одиннадцать ноль-ноль медкомиссия. Потом зайдете ко мне и приносите новые заявления. Приучайтесь не опаздывать.

После мрачноватой прохладной комнаты день показался особенно ярким и теплым. По существу, ничего неожиданного не произошло. Никто не обещал послать нас в военно-морское училище. Мы сами вообразили, что таких морских ребят, как мы, ни в какое другое училище послать не могут. И все равно мы чувствовали себя так, как будто нас в чем-то обманули. Красноармейцы больше не маршировали. Без гимнастерок, но в сапогах, они прыгали в разножку через козла. Они разбегались от крыльца, и от них пахло кисловатым потом и сапожной мазью. Лейтенант стоял сбоку козла и страховал прыжки. Я осмотрел его: сапоги с непомерно широкими голенищами, в которых ноги торчали как палки, мятая гимнастерка и потное немолодое лицо не произвели на меня впечатления. Лучше было на лейтенанта не смотреть. Чтобы тоже стать лейтенантом, мне еще предстояло три года учиться.

На улице Сашка сказал:

— Я же все время чувствовал: Алеша темнит.

— Он старался. Слышал, письмо посылал, — сказал Витька.

— Дело не в письме. Алеша боялся, что мы не согласимся пойти в пехотное училище, и ничего нам не говорил. Это политическое недоверие, — сказал я.

— Я хотел высказать ему все, что о нем думаю, — сказал Сашка.

— Очень хорошо, что не высказал. Незачем выяснять отношения при посторонних. Мы все ему выскажем наедине, — ответил я.

Мы ушли в порт. Девочки должны были подойти к военкомату, чтобы вместе идти на пляж. Но мы не хотели с ними встречаться: мы боялись сказать им о том, что едем в пехотное училище. Нам надо было сначала как-то самим к этому привыкнуть.

Яхта стояла на козлах. Мы сняли с нее брезент, достали из люка набор инструментов, потом перевернули яхту вверх килем. Мы приготовились работать, чтобы девочки видели, зачем мы сюда пришли.

— Военком, оказывается, умный дядька, — сказал я.

— Тебе от этого легче? — спросил Сашка.

— Конечно, легче. Он тоже пехотный майор.

Мы счищали с бортов циклями старую краску. Сначала мы счищали просто так: надо же было что-то делать, а потом увлеклись.

— Военком правда умный. Все понимает, — сказал Витька.

— Например? — спросил Сашка.

— Женя представляла, как я в белом кителе буду встречать ее после концерта. Это все равно неправильно. Я не только из-за кителя…

Я зачищал левый борт и помалкивал: никогда не думал, что у Жени такое богатое воображение.

— Что скажем девочкам? — спросил я.

— Пока надо сказать, что едем в Ленинград. Алеша действовал правильно, — сказал Сашка.

Витька посмотрел на меня: Сашке он не доверял.

— Так и скажем, — сказал я. — А если спросят, в какое училище? Скажем, в училище имени Склянского. По-моему, они не станут допытываться, что это за училище.

— Сурик крепко держит. Прошпаклюем борта, и можно красить, — сказал Витька.

— И прошпаклюем и покрасим. А вот кто на ней будет ходить? — спросил Сашка. Он хлопнул ладонью, и двойной борт отозвался гулким звоном хорошо выдержанного елового дерева.

— Приготовиться, — сказал я.

По песку, между поваленных набок баркасов, шли Катя и Женя.

— Почему не подождали? — спросила Женя.

— Яхту надо привести в порядок. Она может каждый день понадобиться, — сказал Витька.

— Узнали, куда едете?

Прокурорский тон Жени начинал меня злить.

— Все в порядке, — ответил Витька. — Все трое едем в Ленинград.

— Я так и знала, — сказала Женя. — Надо всегда твердо стоять на своем.

Витька посмотрел на Женю и глупо ухмыльнулся. Я мог поручиться, что наша тайна дольше одного дня не продержится.

— Как здорово! — сказала Катя. — Мы снова будем вместе. Это надо отметить.

— Завтра отметим, — сказал Сашка. — Завтра мы едем в «Поплавок» и спокойненько все отметим.

— Где Инка? — спросил я.

— Она с мамой уехала в Симферополь. Ее отца срочно куда-то вызвали, и они поехали его провожать. Я и Женя были на вокзале, — сказала Катя. — Инка велела передать, чтобы ты не скучал.