До свидания, мальчики!

— Я же знаю, о чем ты хочешь спросить. Я же знаю. — Инка просунула ладонь под мою руку. — Ничего такого не было, — сказала она. — Он сказал, что мы все равно расстанемся, а я сказала, что это неправда. Я три раза гадала на спичках, и три раза спички переплетались. Второй раз не очень, но приблизительно. Три раза не может быть случайного совпадения.

— Меня он откуда знает?

— Он же тебя видел на пляже. А потом я ему сказала. Он просил с ним встретиться, а я сказала, что тебя нет в городе, а когда тебя нет, я никуда не хожу.

— Игорь и Зоя тоже с ним разговаривали?

— Да нет. Они его не видели. Мы с ним в море разговаривали. Я плавала за вторым саем, а он за первым. Он совсем плохо плавает. Я сказала, что, если он не подплывет ко мне, я с ним не буду разговаривать. Я нарочно так сказала: я думала, он побоится. А он подплыл. Когда мы возвращались, он чуть не утонул. Правда-правда. Знаешь, как я испугалась!

Мы остановились у калитки Инкиного дома. Я подумал, где бы сейчас была Инка, если бы я не вернулся в город. У меня сердце перевернулось. Теперь я бы ее ударил, но я не ударил: на улице были прохожие.

— Проводи меня до подъезда, — сказала Инка.

— Спать хочу. Я почти не спал.

— Нет, проводи.

В подъезде Инка прижала пальцами корочку на моей нижней губе и сбоку поцеловала меня. Я знал, что она меня поцелует, и заранее прислонился спиной к стене.

— Не молчи. Не надо молчать, — сказала Инка. — Я же говорила тебе — я порочная. Я сама не знаю, что со мной происходит. Мне было просто интересно, о чем он будет со мной говорить. Ты же видел, как я обрадовалась, когда тебя увидела. Ты же видел.

Я поцеловал Инку, и у меня из губы пошла кровь. Инка не могла увидеть кровь: наверно, она почувствовала кровь губами.

— Больше не надо, а то долго не заживет, — сказала Инка.

Мы стояли в подъезде за лестницей и молчали. Инкины руки лежали у меня на плечах, и я прижимал ее к себе. Мы оба очень устали и только теперь это почувствовали.

— Я тебе говорила, мамина сестра живет в Ленинграде. Говорила?

Я не помню, говорила Инка или нет. Кажется, говорила.

— Она приедет к нам на лето. Я смогу к ней ездить на каникулы. Хорошо, если вас пошлют в Ленинград.

Куда нас пошлют? Я мог узнать это только завтра. И мне хотелось, чтобы скорее прошла ночь и наступило завтра. Для этого надо было лечь спать, а чтобы лечь спать, надо было прийти домой. Кажется, Инка была права: хорошо, если бы мне никуда не надо было уходить.

10

В кабинете военкома, наверно, никогда не было солнца. Я об этом подумал, как только открыл дверь. Я вошел первым, и следом за мной вошли Сашка и Витька. Витька повернулся к двери и осторожно ее закрыл. Потом мы стояли шеренгой спиной к двери: я с разбитыми губами, Сашка с забинтованной головой, а у Витьки в складках нижнего века копились остатки синяка.

Не знаю, какое впечатление произвели мы на военкома: военком был человек сдержанный. Он только посмотрел на часы и сказал:

— Опоздали на пятнадцать минут.

Он сидел боком к нам и через стол поглядывал на Алешу.

— Поздравляю, профессора: едем в Ленинград, — сказал Алеша.

Витька широко улыбнулся и потер руки. Я и Сашка переглянулись. Конечно, хорошо, что хоть в Ленинград-то мы едем, но мы не спешили радоваться: слишком бодрый голос был у Алеши.

— Что, довольны? — спросил Алеша.

— В какое училище едем? — спросил я.

— Краснознаменное училище имени Склянского. Бывшие Ориенбаумские пулеметные курсы красных командиров.

— Товарищ Переверзев, будем говорить с ребятами напрямую, — сказал военком. Он повернулся к нам, и под его грузным телом заскрипел стул. — Есть разнарядка: три места в Пехотное училище имени Склянского, одно — в Военно-морскую медицинскую академию и персональный вызов Баулину в Военно-морское училище имени Фрунзе.

У меня гулко билось сердце. Удары его отдавались в ушах. Наверное, поэтому я плохо слышал. Я до сих пор плохо слышу, когда волнуюсь. Я напрягал внимание, а в голове была одна мысль: ни во Владивостоке, ни в Севастополе я не буду встречать Инку с цветами. Ни о чем другом я не мог думать. Я видел в окно освещенный солнцем двор, посыпанный песком, и марширующих красноармейцев. Спиной к окну стоял лейтенант и командовал:

— Раз!.. Два!.. Три!.. Раз!.. Два!.. Три!.. — Слово «раз» он произносил громко и отчетливо. Красноармейцы — их было восемь человек — ходили по кругу. Под команду «раз!» они опускали ногу, а под счет два-три — медленно ее поднимали. Я смотрел в окно и думал: ни в Севастополе, ни во Владивостоке я не буду встречать Инку с цветами.

— Нам осталось решить, кто из вас поедет в медицинскую академию, — сказал военком.

— Кригер, ты же хотел поступить в медицинский институт. Это место как будто специально для тебя придумано, — сказал Алеша.

Сашка молчал.

— Изменить ничего нельзя? — спросил я.

— Мотивировка? — спросил военком.

— Мы же выросли у моря, — сказал Витька.

— Мы уже сейчас умеем определять место в любую погоду днем и ночью. А по заливу ходим, как по собственной квартире, — сказал я.