До свидания, мальчики!

Я не только не собирался скучать, у меня просто на душе легче стало. Первый раз я ничего не имел против того, что не увижу вечером Инку. Я сказал, что никуда вечером не пойду. Поработаю еще часа два, а потом пойду домой. Я действительно никуда не пошел и рано лег спать. Если крепко проспать всю ночь, то к утру любая неприятность теряет остроту. Впервые в жизни я почувствовал тяжесть долга, и, чтобы его выполнить, мне приходилось пересиливать себя.

Утром я проснулся с тревожным ощущением перемены в своей судьбе. Все устраивалось, но не так, как мне хотелось. Потом, в армии, мне часто приходилось приносить личные желания в жертву требованиям службы. Это постепенно вошло в привычку. Мне со временем стало нравиться подчинять свою жизнь присяге и долгу: каждый раз при этом я острее чувствовал свою нужность и значительность. Когда через много лет я был уволен из армии и спросил полковника, в чье распоряжение меня отправляют, полковник ответил: в ваше собственное. Ничего страшнее этих слов я не слышал.

Ровно в одиннадцать ноль-ноль мы были на медкомиссии. Чтобы прийти ровно в назначенное время, мы минут пятнадцать стояли за углом военкомата. Вместе с нами комиссию проходили призывники, но мы обошли врачей первыми. Потом мы сидели в кабинете у военкома. Он просматривал медицинские заключения. Самым крупным изъяном, если это можно назвать изъяном, было несоответствие между нашим весом и ростом. Даже Витьке не хватало до нормы шесть килограммов.

— Были бы кости, мясо будет, — сказал военком. Мы вежливо улыбнулись. Военком подвинул к себе наши заявления, но читать их не стал. — Что скажешь, Белов? — спросил он.

— Ничего. Что говорить?

— Поговорить есть о чем. Ребята вы крепкие, утешать вас не надо. А пехоту вы зря обижаете. Понятие «пехота» давно устарело. Пехотный командир — это общевойсковой командир. В бою ему подчиняются все рода войск. Значит, он должен знать эти войска и уметь организовать между ними взаимодействие. Форма одежды тоже не хуже морской. К ней только привыкнуть надо. Чем на мне плохая форма?

— Так вы же майор, — сказал я.

— Форма у майоров и лейтенантов одна.

— Особенно у лейтенанта, который обучал вчера красноармейцев, — сказал я.

— Подковырнул. Настоящие профессора, — сказал военком. Он встал, подошел к двери и, открыв ее, позвал: — Лейтенант Мирошниченко! — Майор вернулся к столу, а дверь оставил открытой. В комнату вошел лейтенант, совсем не тот, кого мы видели вчера, а я почему-то думал, что войдет тот.

— По вашему приказанию, товарищ майор. — Лейтенант стоял у двери и смотрел то на нас, то на военкома. Лицо майора сморщилось от улыбки.

— Документы на ребят готовы? — спросил майор.

— Осталось переписать заявления.

— Заявления переписаны. Идите. Потом поговорим.

Мы сразу поняли, зачем майор вызвал лейтенанта. А лейтенант не понял. Он только понял, что майор вызвал его не затем, чтобы спросить о документах. Лейтенант вышел.

— Видели? Форму надо уметь носить, — сказал военком.

— Наглядная агитация, — сказал Сашка.

Майор развеселился. Он смотрел на нас и смеялся.

— Какой я агитатор. Агитатор Переверзев. Я солдат. Вопросы есть? Тогда свободны. Но из города никуда не отлучаться. Прочтите во дворе сегодняшний номер «Звезды». Интересно.

Когда мы вышли, к майору зашел лейтенант Мирошниченко. Мы шли по коридору и слышали, как они оба смеялись.

Мы сразу нашли статью: «Они — будущее Красной Армии». Мы стояли у стенда и читали статью. Никаких сомнении не было: будущее армии — это мы. Статья была написана о том, что военные училища ждут и готовы принять юношей с десятилетним образованием, которые омолодят командные кадры и завершат техническое перевооружение армии.

Мы пошли на пляж.

— Нам все же повезло, — сказал я. — Эта кампания могла начаться годом раньше или годом позже, и мы бы в ней тогда не участвовали.

— Я всю ночь думал. По-настоящему повезло только мне, — сказал Сашка. — Я чувствую себя перед вами последней сволочью.

— Можешь не чувствовать. Ни я, ни Витька ни при какой погоде не желаем быть докторами. Может быть, ты желаешь? — спросил я у Витьки.

— Какой из меня доктор! Я на зоологии попробовал лягушку резать, так меня потом два дня рвало, — сказал Витька.

— Положим, тебя до сих пор тошнит, когда ты видишь лягушек, — сказал я.

— Теперь меньше, — ответил Витька.

Инка была на пляже. Она вернулась из Симферополя утренним поездом и сидела с девочками возле Зои. Игорь играл под навесом в шахматы. Мы не виделись с Инкой с позавчерашнего вечера, а мне казалось, что я не видел ее целую вечность.

— Общий привет, — сказал Сашка.

— Володя! — позвала Инка. Она указательным пальцем написала на песке «Ленинград?» и кивнула головой. — Да? — спросила Инка. Я тоже кивнул головой и стал раздеваться.

Потом я пошел к Игорю под навес, чтобы не оставаться возле Инки: она бы у меня в два счета все выведала. Инка ничего не понимала. Сначала она попробовала просто не обращать на меня внимания, но не выдержала. Она подошла и села рядом со мной.

— Я иду купаться, — сказала она. — Пойдем?

Игорь доигрывал партию.

— Будем купаться? — спросил я.