До встречи не в этом мире

Ну вот, я и перебрался с московской сцены
на новую, и пора начинать премьеры,
а я все гуляю – целую и глажу стены,
и счастлив тем, что не ведаю чувства меры.

Ты знаешь, теперь неприлично бывать на Невском:

он стал похож на прямую кишку, и, кстати,
давно там некому фланировать и не с кем —
везде толкутся дельцы, дураки и б…и.

Здесь все, как будто рехнулись, вконец рехнулись.

А, впрочем, скопленье масс в одном месте – диво.
О, сколько тогда остается безлюдных улиц,
где снег кружится и падает так красиво.

Я с неких пор никакого не чту Бродвея

с его пустозвонством и культом плеча и паха,
и мы здесь с Санкт-Петербургом, как два еврея,
что жмутся в тень от врожденного чувства страха.

Люблю я Питер! Здесь воздух приносит море,

и небо ближе, и дым пирожковых гуще,
и можно жить, пока виги дерутся с тори,
а в Смольном бродит по залам последний дуче.

Ликует демос – навалом духовной пищи.

Искусства нынче доступней хурмы на рынке,
лишь та, которая спорила с Беатриче,
теперь бессильнее и призрачнее Сиринги.

Для Музы нет тошнотворней, чем глас народа.

Как часто всуе подарка не замечаешь:
гуляй, Батяйкин, пока победит Свобода,
а то разбредется стадо – не погуляешь.

Аншлагов ждать поздновато, и знак вопроса

«быть или не быть» проморгали твои подмостки.
Но ночи и впрямь светлее, хотя и доза
снотворного та же и выпита по-московски.

«О, море, что наполнено тоской!..»

О, море, что наполнено тоской!
Ни нежных писем, ни звонков в передней:
шуршание в квартире, как в пустой
ракушке. Но, в отличье от последней,

в ней обитатель есть. И вольный дух,

не по своей сюда попавший воле,
не хочет жить, как потерявший слух,
и бесноваться, и учиться в школе

покорности. Увы, здесь вьется нить

Арахны, что сама с собой скандаля,
обречена бессрочно колотить
по клавишам железного рояля.

Есть в мире дом. У дома нет друзей.

Им не до альтруизма посещений.
Он может ждать забывчивых гостей
до смерти. До посмертных посвящений.

Ни Митридат, по капле пьющий яд,

ни переживший глухоту Иосиф,
что свой теперь возделывает сад,
не ободрят, открытку в ящик бросив.

Козлиный рай по-своему воспет.

С морским песком их разделяет бездна.
Киприд волнует завтрашний обед.
А красота скучна и неполезна.

Пусть перламутр пылится на земле

и никого не зачарует звуком
морских сирен. Здесь некому во мгле
к поющей створке прикоснуться ухом.

«Веселый луч скользнул по волосам…»