До встречи не в этом мире

И вот на кухне появилось объявление. Сергей Иванович запасся вырезками антисемитской направленности, и в назначенный час мы с ним расставили стулья. Я уговорил матушку, Катрин сама уселась, а Биню с Левкой силком приволок Сергей Иваныч. На этот раз я отыскал особенно антисемитские материалы. Предполагалось, что Иванов их зачитает, а затем начнется обсуждение…

Минут через пять Биня как завизжит:

– Антисемит!!!!

Лева стал уговаривать:

– Пойдем, мама…

Это ее раззадорило чрезвычайно, и она стала истошно вопить:

– Энкэвэдэшник, расстрельщик!!!

Ответом Кацнельбогена-Иванова были его любимые чекистские изречения: «чёртова ты кукла», «сопля морская»… Скандал получился превосходный. Театр…

Но этого все же было недостаточно. На мою удачу, у нас в квартире каждый что-то имел. Биня – лестницу, Иванов – швейную машинку. Я тайно передвинул машинку, и на ее место втиснул лестницу.

Биня, выйдя на кухню, переставила машинку обратно, но с запасом. Поэтому когда Кацнельбоген появился на кухне, машинка стояла безобразно.

– Кто это? – прохрипел он.

– Кто? Биня, конечно. Сказала, что скоро вообще выкинет эту рухлядь.

Тут выходит Биня.

– Ты сделала? – спросил Иванов.

– А зачем вы мою лестницу трогали?

Но Иванов не слушал. У него включился ядерный реактор, и он, схватив Бинино достояние, поволок выбрасывать, по моему предварительному совету, на лестницу.

Биня цеплялась, оба наполучали ушибы и синяки.

Конфликт разгорался.

В подобной ситуации великая выгода: обе стороны в тебе ищут союзника, про свет в туалете не вспоминают, участковому стучать забывают.

На мое счастье, через несколько дней Биня повесила в сортир альманах «Аргументы и факты». Я, как-то присев, раскрыл и обомлел. На меня смотрел с доброй улыбкой «Наш Ильич»… Этого я пропустить не мог. Вывернув Ильичом газету наружу и наткнув на гвоздь, я пошел за «Железным Феликсом».

– Посмотри, что израильцы проклятые вытворяют, – сказал я. – Уже Лениным попку подтирают.

ЧК убедился, что это факт. Вошел к Бине без стука, приволок в сортир и вопросил:

– Ты повесила?

– Я, – не понимая, в чем дело, пропищала Биня.

– Я Лениным попку подтирать не позволю! – взревел Иванов и, неожиданно перейдя на шепот, добавил: – Я Лениным попку не подтираю. А только чистенькой марлечкой…

– Да подтирайтесь вы хоть наждачной бумагой! – заорала Биня.

Тут Кацнельбоген-Иванов изловчился и старческим кулачком ей по глазу – бах!.. Биня пошатнулась.

Вышел на дрожащих ножках Левка, наблюдавший за событиями в щёлку, и Сергею Ивановичу тоже по глазу: бух! НКВД рухнул на унитаз. Лева увел мать, а я помог Сергею Иванычу добраться до Кати. После этого я долго и неразборчиво поговорил сам с собой по телефону и отправился к чекисту.

– Слыхал? – говорю.

– Что слыхал? – слабым голосом отвечал Иванов.

– Левка позвонил брату, другу Шурику, всему еврейскому кагалу. Вечером они будут здесь. Я, конечно, за тебя, но вдвоем нам не выстоять – забьют.

– Что же делать? – забил тревогу Сергей Иванович.

– Звони сыну. (А сын у чекистской четы был гебнюк.) Пусть собирает своих и к семи подходит.

Затем я пошел к Левке.

– Сергей Иванович звонил сыну, слышал?

– Ну и что? – обреченно спросил Лева.

– А то, что к семи приедут гэбэшники, изобьют тебя и мать – им ничего не стоит.

– Что же делать? – возопил Лев Давидович.

– Звони брату, Шурику, всем, кому сможешь. Я тоже буду за вас, но вдвоем мы не выстоим.

Наступил вечер. Собрались две армии: Ганнибала и Ксеркса. Долго подзуживали друг друга в своих апартаментах, затем нерешительно стали выстраиваться стенка на стенку у туалета. Помолчали. Затем сын Иванова, Володя, спросил Левку:

– Ты почто отца мово ударил?

– А почто он мать мою ударил? – дрожа, пропищал Лев Давидович.

И тут Володя заехал ему в глаз. Шурик, друг Левки и израильский патриот, мгновенно вонзил свой кулак в глаз Володи. И началась великая сеча. А я вышел, не торопясь, в соседскую квартиру, попросил разрешения позвонить и, к удивлению тамошних жильцов, сказал незнакомым голосом:

– Приезжайте скорее! Там Батяйкин опять кого-то убивает или насилует…

Стандартно менты едут от отделения 12 минут. А тут уже через пять – воронок был тут как тут. Я, прислонясь в сумерках к дворовому забору, наблюдаю, как выводят с закрученными за спину руками потрепанных в свалке ратников и без разбору швыряют на железный пол воронка. Когда всех увезли, я вернулся домой. Царила дивная, ни с чем не сравнимая, благодатная тишина.

После полуночи сначала Иванов с супругой вошли в квартиру, спустя минут двадцать – Биня и Лева. Я, разумеется, каждого инкогнито поддержал:

– Смотрите, что энкэвэдэшники творят! Смотрите, что израильцы вытворяют! Пишите заявление – я подпишу…

И долго еще никто из них не вякал, что я не выключил свет в сортире, не запер входную дверь на ночь, не завернул кран на кухне. Неожиданно для всех я стал очень приличным человеком.

Однако назревала армия. Еще когда мне было лет 14–15, ко мне во дворе подошел самый асоциальный парень из всех, кого я знал.

– В армию пойдешь, Юрок?