До встречи не в этом мире

Как на заре тупа
возле метро толпа.
Как она прет в загон,
как она чтит закон:
«Без содроганья бей
всех, кто тебя слабей».

Падают в турникет

столбиками монет
стершиеся ключи
с признаками мочи.
Проще открыть засов
кончиками носов.

Иже на небесех,

кто мне дарует всех!
Знаешь ли Ты о том,
как почернел мой дом,
как по ночам тоска
смотрит в зрачок глазка?

Или в теченье дня

видишь ли Ты меня,
как я бегу во мгле
по сволочной земле,
падая и смеясь,
ненавистью давясь.

«Вчера проводил я последнюю птицу…»

Вчера проводил я последнюю птицу.
И как только стало ее не видать,
то боль перешла незаметно границу,
когда еще можно терпеть и молчать.

И, как в сурдокамере, вдруг прозвучало,

шагая с трудом через падаль и страх,
той горькой, нечаянной славы начало,
что жгут по ночам в казематных печах.

И я, обратясь непосредственно к Богу,

просил его дать мне отваги идти,
и самую жуткую выбрать дорогу,
когда еще можно ее обойти.

И так как у нас, безусловно, не ново,

когда вырывают кому-то язык,
дать силы сказать мне последнее слово
клыками в багровый чекистский кадык.

«В парке, где липы, практикующие дзен…»

В парке, где липы, практикующие дзен,
лижут лиловые сумерки, как ежевичный джем,
я восстанавливаю перпендикуляр,
доказывающий, что Земля – не шар.

Ветви будто свисают с век,

льдисты и припорошены, и снег,
как пузырьки в шампанском, возносится к мостовой,
в частности, если смотришь вниз головой.

Это – единственная среда,

которая не выталкивает и, вреда
не причиняя за вытесненный объем,
окончательно становится моей в моем

городе, от которого убегать

тщетно, даже устав от «ать —
два» под стеной Кремля
возле святыни, похожей на два нуля.

Все объясняется принципами тоски:

стрелки курантов, тянущие носки,
гены брусчатки, лишенные хромосом,
розовый призрак веретена в косом

ветре на площади и мой добровольный скит,

где никого не злит, что Лубянка спит,
мне не мешая прикладывать транспортир
к темному небу, в котором горит пунктир

ярких снежинок, чей праздничный вид мою

жизнь концентрирует в точку, где я стою
на бесконечной плоскости серого вещества,
где совершается таинство Нового Рождества.

«Здесь, где гуртом свиней…»

Здесь, где гуртом свиней
бежит вереница дней,
и через каждый звук
слышится: хрюк да хрюк,

пульсом моей руки

бьется жилка строки,
превращая кошмар
в контрабандный товар.

«Что стоит листок…»