До встречи в Париже

Бред полный, месье Дюбуа не может быть моим отцом. Нет-нет! Наверное, он хотел сказать, что они просто были знакомы, могли учиться в одном классе, он просто мог знать о нашем с ней существовании просто до того момента, как я пошла в лицей.

Черт!

Двое ожидаемых мною педагогов прошли в класс и стали осматривать мною уже наполовину сделанную работу.

Мокрый пол блестел, отражая действительность вокруг.

– Тебе тогда хорошо досталось, мадам Шарлемань рассказывала о брошенном в твою голову камне. Ты ездила в больницу? Нет сотрясения? – заговорил директор.

– Я не ездила, – ответила я, отодвигая стул, чтобы протереть сухое место, – голова не болела, не кружилась, все нормально.

Мужчина хмыкнул, растирая запястья и бросая взгляд на мадам Шарлемань:

– И долго она будет так?

– В течение недели, – ответила       женщина, – но это только в случае ответственного подхода, если пропустит день, или плохо отработает, добавится неделя.

– А другие? Насколько я понял, не все отрабатывают наказание.

– Месье Уэст, – она заговорила об Эрике, – уже закончил, как не участвующий в драке и желающий ее остановить он должен был красить стены в ремонтированном кабинете.

– И как успел? – месье Дюбуа нахмурился.

– Каждую перемену бегал туда, даже от ланча отказался, – ответила мадам Шарлемань.

– А троя других? – месье Дюбуа перевел взгляд на пол, и я стала чувствовать себя удивительно некомфортно.

От его пристального взгляда затряслись руки, и я вдруг ослабевшая стала выжимать тряпку над ведром, расплескивая воду в разные стороны.

Черт!

Главное, чтобы сейчас мадам Шампунь не приклеила мне еще неделю исправительных работ.

– Девушки в столовой, моют посуду, – отвечала женщина, – юноша помогает месье Рэй.

– А знаете, мадам Шарлемань, в новом образе Вам значительно лучше.

– Месье Дюбуа, – почти выплюнула она от негодования.

***

После того, как я домыла пол, мадам Шарлемань задерживать меня не стала, и, закинув сумку на плечо, я поспешно покинула кабинет.

Я решила не думать о месье Дюбуа, пусть из его слов стало понятно, что он знает о том, что я ведьма.

Я замерла у самого выхода из главного корпуса, когда мое сознание прорезал вопрос: "А что, если он тот самый ведьмак, с которым моя мама и искала невидимый для простых людей городок?".

Что-то внутри меня подсказывало, что так и есть.

В лицее было пусто и тихо, пока я мыла пол в кабинете истории, все уже разошлись. На парковке так же не было машин, даже красного инфинити директора не было.

Али работала в больнице далеко от моего лицея, поэтому я перешла дорогу и стала ожидать автобус, пусть если бы можно было и дойти пешком, но было очень лень.

Больница встречала меня главным холлом, белизной и запахом дезинфицирующих средства, к чему Али за годы уже полностью привыкла.

За стойкой напротив входа в голубом костюме сидела девушка с золотисто-смуглой кожей, ее длинные черные тяжелые волосы были убраны в конский хвост, и она что-то с недовольным видом объясняла в телефонную трубку.

Очереди к ней не было, и я терпеливо стала ждать завершение телефонного разговора.

– Все, у меня работа, – девушка бросила трубку и подняла на меня свои карие глаза с удивительными крапинками.

– Здравствуйте. Я хотела бы увидеть Алисию Паласиос, – заговорила я, и девушка понимающее закивала.

– Да-да! Она говорила, что к ней придут, – на груди весела табличка: "регистратор, Эн", – ты же знаешь где ее искать?

– Да, – ответила я.

Девушка отпустила меня, и я привычным маршрутом направилась через коридор к лестнице, слыша, как Эн начинает снова с кем-то разговор по телефону.

Али работала на третьем этаже в хирургическом отделении процедурой медсестрой иногда совмещая работу постовой-палатной.

Хирургия всегда меня пугала, потому что было неизвестно, что я увижу, войдя в длинный белоснежный коридор со множеством дверей.

Обычно пациенты – это жертвы холецистита или аппендицита, они ходят в бандажах и иногда из их животов торчат трубочки (дренажи, как объясняла мне Али однажды). Были и жертвы покушений, так однажды я видела пациента с ножевым ранением в спину с развившейся подкожной эмфиземой, что понимается как воздух под кожей. Ожоги так же лечились в этом отделении. Год назад я пришла к Али и как только вошла в отделение ощутила запах вареного мяса и горячего молока. Я в ужасе замерла, наблюдая через приоткрытую дверь, как полностью обожженного мужчину перевязывают, срезая и снимая омертвевшую кожу. Даже сквозь вводимые ему препараты он чувствовал боль, сопя и закидывая голову. И теперь, уже готовясь ко всему чему угодно, я медленно открыла белую пластмассовую дверь и прошла внутрь.

Удивительно, но было тихо. Наверное, я пришла во время дневного тихого часа, потому что в коридоре не было ни одного пациента, а привычно открытые двери были закрыты.

Быстрым шагом я направилась к процедурному кабинету, но Али там не оказалось.