Доблесть воина

– Вы – молодцы! – рявкнул он. – Славно вчера копченым всыпали. Удирали шакалы, поджав хвосты!

Сборная дружина отозвалась одобрительным гулом.

– И это хорошо, потому что покажи мы слабину, сейчас они уже рвали бы нас на части. Копченые, они такие. Им только дай человека помучить. Кожу живьем снять, живот разрезать, огнем прижечь. Бесам, которым они служат, такое любо. Вот они и стараются. Чем сильней и дольше человек мучится, тем им радостней. А что они с женщинами да детьми творят, даже говорить не стану. У них участь еще страшнее. А хуже всего тем, кого копченые в рабство возьмут. Таким лучше живьем сгореть. Видел я, что бывает, когда степняки город берут. И больше я такого видеть не хочу! И потому прошу вас, други, сделайте так, чтобы я этого и не увидел! Не дайте тварям бесовским, навьим, град наш! Не дайте им детей наших и жен! Избавьте от участи ужасной! Бейте их яро! Бейте копченых! И не дайте им убить себя! Ведь если убьют нас, то не смерть придет в город! Сам ад придет, которым грозят нам христианские пастыри! Берегите себя, но помните: умрете со славой, защитив наш град и поразив множество врагов, и соратники займут ваше место и поразят нелюдских тварей! Мы – сила, други! Так будем стоять крепко! Умоем копченых их собственной кровью! Сокрушим их кости! Врежем им так, чтоб устрашились и уползли прочь! Мы – сила! С нами Господь наш и Слава Его! Порвем тварей!!!

Площадь взорвалась оглушительным ревом. Вскинулись вверх копья и клинки. Ликование было такое, будто враг уже удирает, пождав хвост.

– На стены! – мощно крикнул Духарев, перекрывая рёв.

Вовремя сказал. Орда уже сдвинулся с места и потекла к броду.

– Ты глянь, батько, что они несут, твари поганые! – Видмид коснулся плеча Духарева.

Тот пригляделся. Ах ты ж…

Двое копченых, ехавших впереди печенежского воинства, на длинных древках, будто знамена, несли человеческие головы.

Головы гонцов, которых Духарев отправил за помощью.

Глава 23

Польша. Дорога от Гнезно на Киев. Глупая смерть

Путешествовать с подорожной Болеслава оказалось чистым удовольствием. Везде «дорогого гостя и друга» принимали как родного. Распахивались ворота городов и замков, родовитые бояре сажали Илью по правую руку и прям-таки не знали, как ему угодить. Особенно те, кто в свое время не поддержал Болеслава или, хуже того, склонился в сторону его мачехи. Весть о крутом нраве нового правителя лехитских и прочих земель разлетелась быстро.

Правда, не обошлось и без исключений. Один из городков, принадлежавший кому-то из близких родичей боярина Прзибивоя, отказался впустить Илью со спутниками именно потому, что тот предъявил Болеславову подорожную. Так что пришлось проехать еще полпоприща и заночевать в обычной корчме.

А во втором случае едва не приключилась беда. Причем не из-за враждебности принявшего русов боярина, а из-за глупости и алчности его наемников.

Боярин-то повел себя правильно: устроил пир в честь именитого гостя, на котором так и сыпал здравицами Илье и князю Болеславу. Боярин был из тех, кто до изгнания Оды принадлежал к ее партии, и потому справедливо опасался, что, когда придет время отделять полезных овец от злонамеренных козлов, он, боярин, может оказаться в числе последних.

Пир был богатый, хотя ни замок, ни город, в котором он располагался, ни даже боярская дружина богато не выглядели. Скорее наоборот. Да и дружинники большей частью оказались чужеземными наемниками. Впрочем, его это не касалось. Главное, что устроили их очень хорошо и о конях позаботились как следует.

Утро началось как обычно. С изгнания легкого похмелья.

Спали они все в одной большой светлице. Илье боярин выделил отдельные покои, но тот, дабы не искушать ни себя, ни друзей, уступил их Зарице.

Понятно, без девок не обошлось, но то были обычные теремные девки, коим ублажить воина, да еще славного, за счастье.

Похмелье Илья изгонял упражнениями. Он, голый, висел на потолочной балке. Вернее, не висел, а подтягивался. То на одной руке, то на другой.

А на соседней балке, тоже голый, если не считать многочисленных татуировок, висел Гудмунд Праздничные Ворота. И тоже подтягивался. Но на двух руках. На одной у него не очень получалось.

А между ними располагался Рулав. Личной балки ему не хватило, да он в ней и не нуждался, поскольку все еще пребывал в постели и с утра пораньше пользовал выловленную в коридоре молоденькую служаночку, чьи стоны гармонично вписывались в уханье разогревающих мышцы богатырей.

Маттах в этом празднике мужества не участвовал. Он привык, что утро Ильи начинается с подобных упражнений. Сам не присоединялся, но относился с пониманием. Молодой хузарин знал, что всем этим висениям и качаниям княжича научил отец в те страшные времена, когда Илья обезножел. Потому для Ильи они, как для самого Маттаха, – утреннее благословение. Последним хузарин, правда, частенько пренебрегал.