Добрая фея короля Карла

– Однако вы что-то засиделись в аббатах, святой отец, – с улыбкой подошел к Ла Гранжу регент. – Вернется король, скажу ему, дабы упросил папу сделать вас епископом.

– Такой сан ко многому обязывает, сын мой, – молвил Ла Гранж.

– Стало быть, с вас столько и спросится.

Аббат смиренно поклонился:

– Всегда верный слуга вашего вели… высочества, монсеньор регент.

Выйдя из покоев Жанны Бурбонской, он остановился:

– А ведь я не ошибся. Время пришло. Теперь уже – король!

И отправился дальше.

Глава 4 Рутьеры

Капитана рутьеров Гастон разыскал без труда. Небольшое войско в четыреста шпор (двести всадников) и сто пехотинцев стояло лагерем в небольшом городке близ Майенна. Всё это были солдаты, выброшенные перемирием за борт. Жан II не платил им жалованья, ссылаясь на отсутствие денег в казне, и они создавали свои отряды, жившие за счет грабежа местного населения. Иных погнало сюда разорение, последствия чумы; находились и такие, которых манила жажда наживы и приключений. Состояли эти отряды, так называемые компании, как из бретонцев, гасконцев, бургундцев, так и из немцев, итальянцев и англичан. Все они, едва оба короля распустили наемные войска, остались, что называется, у разбитого корыта. Война для этих людей стала ремеслом, работой, тем, что обеспечивает существование. Иного способа выжить они не знали. Поэтому неудивительно, что, едва увидев посланцев из Парижа, городок пришел в движение, ожил, как муравейник после дождя. Двое или трое тотчас побежали в сторону двухэтажного дома на площади – штаб-квартиры их предводителя, другие обступили гостей, засыпав вопросами:

– Что там делает регент? Не задремал ли он? Так и проспит Бретань.

– Слышно, наваррский червяк зашевелился; того и гляди, двинет на Париж.

– Думает регент брать нас на службу? Если так, то пусть ведет нас на червя!

– Будет платить, так и Эдуарду башку своротим, чтобы не пялился, куда не следует. Вот и выкуп останется цел.

– Поделишь эти золотые между нами, Гастон! Это говорю я, Бедье Фессар из Кана. Помнишь, ловили вместе рыбу, а потом гнались за кабаном?

– Засиделись без дела. Дай нам работу, рыцарь!

– С короля какой спрос? Под английскими платьями для него, видать, запах слаще. Что он нам? Хотим служить регенту! Пусть платит и берет нас с потрохами.

– Говорят, его жена лицом вылитая саламандра? Так мы ему подберем красотку – сам дьявол облизнется.

– Эй, Гастон, зачем ты привел с собой солдат? Лучше бы прихватил женщин!

Гастон, смеясь, поднял руку. Они все его знали – видели, как их вожак не раз беседовал с рыцарем из Парижа, жал ему руку; толпой сидели вокруг костра, слушали королевского посланца, делились с ним бедами и радостями, рассказывали о своей жизни, о приключениях. Увидев поднятую руку, все затихли – следствие строгой дисциплины, введенной их вождем.

– Регент помнит о вас! Он знает о ваших невзгодах и прислал нас с маршалом сказать вам, что вы ему нужны. Ибо исцелить кожу – еще не значит победить болезнь, которая точит тело изнутри.

– Это ты о черве! – выкрикнул кто-то. – Что, проснулся наваррский выползок? Так пусть только раскроет пасть на Париж, мы живо ему зубы-то вышибем!..

Тут вмиг наступила тишина. Солдаты поспешно раздались в стороны, освобождая проход. И по этому коридору шел к посланцам из столицы не кто иной, как Бертран Дюгеклен.

Это был человек роста ниже среднего, с некрасивым, по-видимому, мало знакомым с улыбкой, строгим лицом. Оно у него маленькое, круглое, с приплюснутым носом, пухлыми губами и глазами навыкате. Его жизненный путь – обычный для мелкопоместного дворянства. Имение отца с матерью пришло в упадок, жить становилось все тяжелее, и Бертран в поисках счастливой доли покинул отчий дом вскоре после начала войны с Англией. С тех пор он принимал участие во многих битвах: сражался на стороне Карла Блуаского за бретонское наследство, защищал от англичан Нант, Ренн, Лаваль. В этих баталиях, не единожды раненный, он смог завоевать авторитет и доверие у соратников. Он умел отдавать короткие и точные приказы, заставил повиноваться себе и быстро стал капитаном. Его отличали строгое обращение с подчиненными и любовь к дисциплине; он ею дорожил, он ею «болел», и рутьерам даже нравилось, что он «не тряпка какая-нибудь, а человек воли и дела, рыцарь своего слова». Так отзывался о нем один из современников, поэт Жан Кювелье.

Бертран родился за три года до начала «войны Сен-Сардо» (1323–1325)[42], которая дала еще один толчок к Столетней войне (первый был в 1294–1304 гг., третий, и последний – в 1337 г.). Они были почти одногодками с Жаном II.

– Славный рыцарь, я рад, что вижу тебя! – Таким возгласом встретил бретонец гостя.

– Мы не могли не появиться здесь, капитан. Нас послал коро… регент.

Бертран усмехнулся:

– Ты хотел сказать «король»? Правильно сделал, что осекся: Жан Второй не послал бы за мной; он вообще не знает о моем существовании.

Они сели на бревно близ костра, над которым висела туша животного – охотничий трофей. Рутьеры время от времени поворачивали огромный вертел. Дюгеклен глядел на них.

– Так чего хочет от нас его сын?