Добрая фея короля Карла

– Перемирие не вечно; настала пора готовиться к войне с Англией. Народ не простит нам бездействия; он мечтает выгнать со своей земли англичан. Несмотря ни на что, обстановка в городе напряженная, он напоминает пороховую бочку, к которой осталось только поднести фитиль. Причиной тому непомерные налоги. Мы душим ими горожан, и они готовы взяться за оружие. Довольно нам одного Марселя! Первое, что надо сделать – решить вопрос о косвенном налоге. Он – та самая искра, которая в любую минуту может вызвать пожар в городе, ослабленном чумой, перенесшем столько потрясений. С другой стороны, казне нужны деньги: на них король будет содержать армию. Это отдельная тема, а сейчас надо собрать силы! Этим заняты в данный момент Эдуард Третий и его сын, и мы должны встретить врага не просто слепой грудой железа, а тактикой и умом, чего у нас недостает. Я имею в виду рыцаря.

Передохнув и выпив воды, Карл стал говорить о том, о чем всегда предпочитали умалчивать при покойном короле:

– Рыцарю не подобает выглядеть ошеломленным или смущенным при виде совсем не такого врага, какого он привык видеть на турнире. Он должен быть готов к любому бою: на палках, на косах, камнями и так далее, ибо именно таким оружием зачастую побивает его пехота. Отдельно речь пойдет о дисциплине. Что за рыцарь во французском войске? Это вепрь, бык с налитыми кровью глазами, опустивший голову для боя! Тот никому не подчиняется, не слушает ничьих команд, он диким взглядом ищет врага, с которым ему надлежит схватиться, и несется на него, не думая ни о чем другом, кроме как о том, чтобы сразить обидчика. Таков же и рыцарь – бездумный скот, тупая машина для убийства, которую забыли научить подчиняться приказам и думать. Для чего тогда полководец? Для того чтобы держать перед глазами поле битвы и отдавать своевременные и точные приказы. Но разве рыцарь слушает его? Он ослеплен, неподатлив, плевать ему на приказы; он бьет пятками коня, стремясь, как на турнире, выбить противника из седла, а потом заставить того идти к даме его сердца и поведать о победе ее паладина. Но разве у нас турнир? Идет война, жестокая, без правил и законов. Во время войны законы молчат. Главное тут – явить себя не павлином, который жаждет благосклонного взгляда дамы, а бойцом, вышедшим на поле боя, дабы отстоять свободу и процветание отечества. Турнир – игра. Но что есть турнир? Всего лишь эпизод другой игры – любовной. Показ ловкости и силы выглядит своего рода брачным ритуалом: танец самцов пред взорами самок. Но поле битвы – не зал для танцев, и здесь нет прекрасных дам.

Дорман наклонился к д’Оржемону:

– С такой речью следует выступать перед войском, а тут всего-то один маршал.

– Зато как внимательно слушает епископ! Должно быть, набирается ума.

– Поэтому нынче, – продолжал между тем король, – пока нет военных действий, надлежит забыть о турнирах, шапочках, шарфиках, косынках и ленточках, повязанных на копье. Прочь его! Меч в одной руке, щит в другой – вот с чем следует идти в бой, причем не только конным, но и пешим, ибо идет сшибка лицом к лицу, грудь на грудь! До копья ли тут? Но рыцарь туп и упрям, как вол на пашне, он продолжает держать копье, все еще воображая себя у барьера. Повторяю: долой турниры! Мы идем на войну, а не красоваться перед дамами своей одеждой, изяществом движений и султаном из петушиных перьев. И я вновь обращаю внимание на дисциплину как на необходимое условие для победы. Не давать воли гневу, не наливать кровью глаза и не мчаться вперед так, словно тебя догоняет котел с кипятком! Слушать приказы сотников и маршалов, выполнять их, а в бою работать не только руками, но и головой, и не пришпоривать коня прочь с места схватки, едва отпадет надобность в копье, – вот как надлежит поступать рыцарю. Кто не желает подчиняться – будем освобождать тех от военной службы, а вместо этого взимать с них налог; эти деньги пойдут для найма воинов, которые будут выполнять приказы своих начальников, не проявляя своеволия. Так корона станет независимой от тех, кто чересчур высоко задирает голову. Будь все так, как сказано, – не пришлось бы испытывать стыд за поражения при Креси и Пуатье, и золотые экю звенели бы в казне Франции, вместо того чтобы услаждать слух нашего врага.

– Откуда у Карла такие познания в военном деле? – удивлялся д’Оржемон.

– Ведь он был при Пуатье и все видел своими глазами.

Совет закончился поздно вечером. На другой день Карл позвал к себе прево, эшевенов, приоров и старшин городских кварталов. Вопрос решался важный: возведение новой городской стены на севере и востоке и укрепление защитных сооружений с запада. Вокруг Университета решено было не трогать старую стену: этот район не был так густо заселен, как Город[54].