Войдя в здание собора, люди поневоле останавливались: если на улице один вид этого монументального сооружения с устремленными ввысь башнями и шпилями, со стрельчатыми арками и окнами вызывал у человека немое удивление и восторг, то под сенью портала, в самом зале он приходил в смятение. Он был подавлен размерами колосса, его мраморными колоннами, хорами, золотой отделкой иконостаса, аналоя, алтаря, и ему приходилось буквально на спину откидывать голову, чтобы увидеть мозаичную вершину свода. Величие этого Божьего чертога и ничтожность человека, его беспомощность перед мощью устремленного в небо гиганта усиливались царившим вокруг полумраком, потрескиванием свечей, слегка освещенными фигурами святых и плывущей неведомо откуда заунывной мелодией органа. Все это мутило сознание, душило ростки разума, заставляло запуганного человека ощутить свою ничтожность пред силами неба, пред теми, кто осуществлял непосредственную связь с этими силами и был наряжен в одеяния священников, аббатов, епископов. И он застыл, этот человек, в немом отупении, слушая архиепископа Амьенского, который со ступеней алтаря читал первые молитвы мессы. Вслед за тем кардинал Пикардийский стал сыпать выдержками из Евангелия, которое держал в руках раскрытым, и уверять прихожан, что жизнь земная – всего лишь остановка на пути к блаженству загробной жизни.
Таким было моральное воздействие на человека. Надо ли говорить, сколь усилилось оно, когда людская масса, повинуясь жестам монахов, разделившись на два потока, неспешно потекла по ступеням вниз, в подземелье, в крипту – часовню под алтарной апсидой, служившую для погребения. Здесь, прямо посреди этой часовни, представлявшей собой небольшое сводчатое помещение с элементами романского стиля и готики, людям предстало невиданное по своему благолепию и духовному воздействию на разум зрелище. Четыре коленопреклоненных ангела с расправленными крыльями, точно собираясь взлететь либо только что спустившись с небес, стоя на постаменте, держали на вытянутых руках массивный гроб, в котором покоилась со сложенными на груди руками гипсовая фигура женщины – Девы Марии.
И, увидев это, люди, плача и крича, простирая руки к гробу, пали на колени перед Богородицей и уронили головы до самого пола. И стали молиться ей истово, расцарапывая лбы и веря, что она поможет, облегчит им жизнь и положит конец страданиям. Минуты текли за минутами, а толпа все так же стояла на коленях, крестилась и гнула спины. Но вот, один за другим, потихоньку двинулись люди к этой мраморной группе, застывшей в своей божественной трагичности. И вновь потянулись вперед руки – робкие, трясущиеся, – дабы коснуться священной реликвии, хотя бы чуть, лишь пальцем. Толпа за спинами первых счастливцев замерла, уставившись на эти руки и еле сдерживая крики, готовые вырваться из недр души. Страшно было видеть эти застывшие фигуры, эти широко раскрытые безумные глаза, эти перекошенные рты с готовым слететь с губ неистовым, душераздирающим криком. И вот первая рука коснулась саркофага, за ней вторая, третья… и тотчас вслед за этим из сотни глоток вырвался рев. Женщины плакали, раздирая себе грудь ногтями и вырывая волосы; иные падали в обморок, остальные продолжали голосить, в исступлении глядя на руки, коснувшиеся священного предмета, и протягивая свои, дабы и на них осталась печать божественной благодати. Но рук было много, не всем удавалось коснуться саркофага, и люди оттесняли тех, кто уже причастился; тех, кто не желал уступать место, порою даже отпихивали или начинали бить, а потом по распростертым телам пробирались к заветной цели.
Людей было много, подходили всё новые, и монахи, стоявшие по обе стороны ангелов, отперли выходные двери, слева и справа. Поднимаясь по ступеням, люди выходили на улицу, уже не слыша священника, который под доносившиеся сверху печальные звуки органа читал у гроба заупокойные молитвы.
Одним из первых конных, показавшихся в то утро на площади, был Людовик Анжуйский. Рядом с ним пятеро стражников, впереди – экипаж епископа Кале, с охраной. Вслед за ними некоторое время спустя показались в сопровождении эскорта всадников другие высокопоставленные особы, вассалы французского короля: граф Вермандуа с семейством, супруги Артуа и Понтье, граф Фландрский и другие. Подождав, пока количество желающих попасть в склеп Святой Девы поубавилось, все они направились к собору. Людовик видел, что епископ смотрит на него, недоумевая, почему узник не идет за ними. Но тот не торопился. Казалось, он кого-то поджидал, с беспокойством поглядывая по сторонам. Нетрудно было догадаться, что он не тронется с места, пока не увидит того, с кем ему надлежало встретиться. Епископ, человек строгих нравов, отличавшийся, как и французский монарх, крайней подозрительностью, подошел к узнику.
– Ждете супругу?
Людовик порывисто обернулся:
– А что, собственно, вас удивляет, ваше преосвященство? Вам хорошо известны обстоятельства дела, в которые посвятил вас аббат Ла Гранж, получивший надлежащие указания от нашего короля.