В Густаве опять проснулась мамочка. Да-да, у нас такая пьянка, а Биллу всего 16. Да успокойся ты, Шеффер, он спит. Давно уже спит в своем излюбленном кресле, свернушись в клубочек. Так что, давайте поговорим. Просто ни о чем. Листинг, трави дальше свои шутки. Я даже посмеюсь, так уж и быть. Густ, расслабься, ты завтра уезжаешь к своим комарам. Соскучился небось? Потерпи немножко, я уверен, это взаимно.
Поговорите, ребята. Чтобы не было тишины. О чем-нибудь бессмысленном. Чтобы мне не пришлось отвечать. Ведь сегодня моя семья перестала состоять лишь из меня одного. Сегодня я попытался принять Билла.
Поговорите, ребята, а я помолчу. Мне надо подумать. Как жаль, что я не умею…
***
Стою, разглядываю Билла. Вот странно, он же, хоть и тощий, но довольно высокий, а сейчас, умудрившись со всеми своими бесконечными конечностями умоститься на вполне себе небольшом таком кресле (Да, это я больше его позу разглядываю… Как же это он так скрутился-то?), смотрится очень даже компактно.
Георг тоже уже уснул, обнимая при этом скептически его разглядывающего Густава.
- Ну, что, разнесем деточек по кроваткам и баиньки?
На мой вопрос Шеффер возмущенно фыркнул, наблюдая, как я осторожно беру на руки Билла.
- Ха, не думал же ты, что я на своем горбу потащу неподъемную тушу Гео? Хрен тебе, сам надрывайся. – Проговариваю я, параллельно отмечая, что набор костей в моих руках, как я и думал, ни черта не весит.
Ещё раз печально оглядев Листинга, Густав скидывает его со своих колен, решая оставить дрыхнуть в зале, а сам направляется за мною в сторону комнат.
Молчи, друг, я в этот раз практически трезвый, уставший и хочу спать.
Напрочь игнорируя в очередной раз пытающегося со мной заговорить, но, при этом, отчаянно зевающего Густа, прохожу в свою комнату, прикрыв ногой дверь.
Уложив невесомую ношу на постель, укрываю подкидыша найденным пледом и устраиваюсь рядом, разглядывая кажущееся фарфоровым в бледном свете луны лицо. И, впервые за много лет, перед тем, как самому провалиться в сон, произношу уже почти забытую фразу:
- Спокойной ночи… Билл.
Глава 14.
Глава 14.
Голубое небо с плывущими по нему кучерявыми облаками. Озорное солнце, счастливо стреляющее лучами так, что приходится щуриться. Легкий ветерок, доносящий чарующий запах свежей выпечки из открытых дверей кондитерской, да обрывки негромкого, но уверенного и, уже минут пятнадцать не прекращающегося, мата (Русский язык я не знаю, но, судя по интонациям и шипящим ноткам, цензура там и рядом не валялась).
- Эх, нехорошо, Билли, детям материться.
Подкидыш злобно зыркает в мою сторону и, увидев довольнейшую лыбу, задирает нос и дальше уже идет молча. Ровно до того момента, пока мимо не проносится чья-то улетевшая шляпа.
Так, кажется, я спалился? Ладно-ладно, виноват, каюсь, соврал (Какие, бл*дь, все нежные собрались)не такой-то и легкий дует ветерок. Но он просто играется!
Например, угоняет плохо припаркованные на макушках шляпы, да слегка сдувает с места моего нецензурно на это реагирующего спутника. А вот говорил ему, что жрать надо было больше, и не боялся бы сейчас ноги от асфальта отрывать, во избежание внепланового взлета.
Сжалившись над явно подуставшим бороться со стихией Биллом, обхватываю его за плечи, притягивая к себе (И не фиг дергаться, привыкай, сам позволил мне себя трогать), и веду в сторону ближайшей кафешки.
Ну, все, суслик, ты попал, буду тебя откармливать до тех пор, пока либо ветер не успокоится, либо в колобка не превратишься, ясно?
Правда, есть еще один вариант, что он лопнет… Я буду плакать! От смеха.
***
Проводил утром (или, если точнее, выпроводил) друзей из квартиры, напутствуя их на удачу словами «Уёбен зе битэ», пожелал Густаву счастливых каникул в деревне, попросив передать «приветы» комарам, петухам, картошке и лягушкам.
Хотел было пойти будить брюнета и готовить завтрак, но внезапно понял, что мне влом.
Распинав, все-таки, подкидыша и минут пять проумилявшись (Б*я, что в меня вселилось? Изыйди, нечистая!) над тем, как этот ребенок трет кулачками глазки и, сволочь, заразительно зевает, содрав его с постели, впихнул в ванную, сообщив, что у него есть полчаса на сборы.
И вот, как результат, дико злой и возмущенный Билл, нагулявшийся и налетавшийся по Берлину, сидит и с абсолютно несчастным видом гипнотизирует всё то изобилие блюд, что я ему заказал, словно надеясь, что хотя бы половина из них исчезнет само собой. (По-моему, он молится.. Верующий? Не уживемся… А, нет, матерится, все нормально.)
Надутый, лохматый (ветер постарался), с огромными, печально-обреченными кофейными блюдцами вместо глаз. Прелесть! Я счастлив! Нет, вот реально, все просто ах*ительно и с каждым его тяжелым вздохом становится лишь прекрасней. А уж когда Билл еще и смотрит на меня, как Ленин на буржуазию, старательно пытаясь передать взглядом все, что он обо мне думает… Эх, что может быть лучше? Вот, если бы он еще и говорить начал, а то мысли я как-то до сих пор херовато читаю. Кстати, а почему он молчит-то?