Я безумно любил свою семью. Ребенок, выросший на грани бедности, я не мог допустить такого будущего своим близким. Глядя, как сын делает первый шаг, я четко понимал, что у него должно быть все самое лучшее: лучший садик, школа, университет, лучшие вещи, лучшие условия жизни. Единственное, о чем тогда было забыто, что иногда для счастья достаточно и лучших родителей.Я хотел достатка.
Как скажет мне потом один чудесный ребенок с мудрой и открытою душою:
"Нет на свете людей беднее, чем те, у кого не осталось ничего, кроме денег".
К сожалению, понял я это, когда было уже слишком поздно. Ребенок сидел передо мной, раскинувшись в кресле, и требовал новую игрушку. На вопрос, зачем ему понадобилась квартира, Томас лишь хмыкнул, лениво напоминая, что ему скоро 18, давно пора, мол, жить отдельно, а то мать уже достала его чрезмерной опекой.
Я рассматривал красивого молодого парня, с искривленными в ядовитой усмешке губами, и пытался понять, куда делся тот шестилетний мальчик, который, радостно улыбаясь, крутился передо мной, хвалясь очередным шедевром, нарисованным несмелой детской рукой. Папа, мама, я. Простое воплощение маленького счастья. Ах, да, я ведь сам тогда прогнал его, чтобы не мешался, да еще и отругал, так как вместо альбома сынишка решил использовать один очень важный документ, который я безуспешно искал вот уже несколько часов. И, вот теперь птенец вырос, решив покинуть родительское гнездо, а я даже и не заметил, как это произошло. Мой собственный сын сидит напротив меня, глядя холодными глазами абсолютно чужого и незнакомого мне человека.
С тех пор, как он переехал, Элис впала в уныние. Всю свою нерастраченную любовь, которая, по идее, должна была изливаться на мужа и сына, она отдавала лишь последнему, так как мне постоянно было не до нее. А теперь и вовсе осталась одна в огромном доме. Хоть как-то спасали ее участившиеся благотворительные поездки по детским домам Германии и России, к которым она внезапно проявила интерес спустя, кажется, лет 5-6 после рождения Тома. Но в тех редких перерывах между ними, когда она все же бывала дома, разгорались скандалы. Заботы о сыне отнимали у нее все свободное время, которое теперь она вновь посвятила мне. Начались глупые ссоры, возникавшие из ниоткуда. Я стал появляться дома все реже, избегая их. Элис начала ревновать, постоянные упреки, слезы.
И снова я повел себя, как дурак. Нет бы успокоить любимую, убедив в собственной верности, и начать уделять ей больше внимания. Нет, я поступил иначе. Просто пошел и воплотил в жизнь все обвинения. Я начал изменять жене.
Год назад случилось то, что окончательно пробудило меня, при этом просто уничтожив. Я знал, что Элис должна была поехать в очередной раз к сироткам. В Россию, а, значит, надолго. Вот уже несколько месяцев, как она была особенно взвинчена и раздражительна, постоянно сменяя гнев на слезы и обратно. По возвращению она обещала мне какой-то серьезный разговор, на что я не особо обратил внимания. Пару дней не появляясь дома и не зная, что там происходит, я, рассчитав, что Элис вернется не раньше, чем послезавтра, не придумал ничего умнее, как притащить к себе новенькую секретаршу финансового директора моей компании, которая с момента своего появления призывно стреляла глазками в мою сторону. Решив не пускать любовницу в супружескую постель, в которой я, все-таки, изредка появлялся, устроился с ней прямо на диване в гостиной. То, что случилось потом, не просто послужило шоком, но и стало причиной постоянных кошмаров, не отпускавших меня с тех пор ни на одну ночь.
На втором этаже, у края лестницы, держась за перила, стояла моя Алиса. Та самая, юная, растерянная и нечего не понимающая девушка, которую я когда-то вырвал из родительского дома, пообещав ей сказку. Она стояла молча, не верящими глазами глядя куда-то сквозь наши сплетенные обнаженные тела. В какой-то момент по уставшему лицу скатилась слезинка, и Элис отняла руку от перил, прикрывая ею свой рот, а другую положив на живот. Дальнейшее - как со стороны, словно я лишь наблюдал, не имея возможности вмешаться и что-то сделать.
Вот карие глаза закатываются, закрываясь, все тело Элис будто ломается, теряя поддержку, и она падает с лесницы. Когда приехала скорая, я, все еще голый, прижимал к себе мертвенно-бледное тело любимой женщины, ужасаясь огромному количеству крови, растекавшейся под ней. Как у меня её отобрали, как я оделся, как оказался в больнице, сколько прошло часов в ожидании – все это я не могу вспомнить до сих пор.
Как и забыть глаза сына, полные ненависти и слез, когда врач объявил, что Элис Трюмпер жива, но впала в кому, и они не знают, сможет ли она вернуться.
А также слова, сказанные, как между прочим, на последок, заученно сочувствующим голосом: «Ребенка спасти не удалось».
Именно в тот момент мой мир рухнул окончательно. Я собственными руками убил свою семью.
Глава 18.
Глава 18
POV Автор
Как говорится, алкоголь не дает ответов, но помогает забыть вопрос.