- А вот и кисонька моя, голубушка ненаглядная - растянулся он в улыбке, роняя слюну на грудь и указуя сухой рукой на другой ход.
Из черного проема появилось нечто, мало, чем напоминающее женщину, да и человека вообще.
"Это" было лысым, толстым, в красном махровом халате и штопаных бурых тапочках, и еще оно говорило:
- А-а! Дорогой, наконец- то ты нормального привел - верещала она и в улыбке растягивала свой жабий рот с множеством гнилых, обломков зубов.
Гаврила Николаевич ощутил тошноту.
- Ну ладно, развлекайтесь - прохрипел, счастливый угодливый супруг - а я пойду пока на ужин крыс наловлю, и удалился.
- Милый - обратилось "оно" к Пенькову - дети сейчас на загородной свалке в прятки играют, так что у нас с тобой есть три часа, можем не торопиться - извергла она изо рта нечто похожее на голос и сбросила халат.
- А!- вскрикнул наш герой в ужасе и попятился.
- Ну, куда же ты, я изнемогаю, иди же ко мне! - страстно булькнула "Голубушка" и прыгнула, раскрыв объятья.
Гаврила Николаевич увернулся и с совершенно безумными глазами рванул в проход, напротив, из которого минуту назад вышла она. В какой-то миг он разглядел ее поближе, но это было мгновение и его было достаточно, чтобы обезуметь. Пока он мчался, не разбирая дороги, эта картина стояла перед глазами. Огромное, жирное серо-зеленое тело, с реющими на сквозняке, полными как грелки обвисшими, покрытыми мелкими язвочками грудями. Выпученные, хищные, с красными прожилками глазки и широкий лягушачий рот, но самым ужасным была промежность, она до сих пор стоит перед глазами и пугает его по ночам.
Поворот, еще один и еще, и внезапно удар. Из глаз брызнули искры. Растерев ушиб, он нащупал ход и пулей помчался в него, забыв о радикулите, о болях в коленях, об артрите, и синусите с гаймаритом, пока не оказался в тупике. Постанывая, он метался в бетонном мешке и готов был взмолиться, как внезапно рука нащупала холодный металл лестницы. И вот за долгое время ужасов его душа воспаряла, он впервые ощутил радость, какую ощущает безмятежный, не способный на уныние человек. И хотя не было видно, куда она ведет, он тешился надеждой и предчувствовал хороший конец.