- Здесь пригнись - посоветовал Хрипач и не вовремя, так бы и лоб себе разбил, если бы не шляпа, она вообще последнее время спасает. Шли они минут пятнадцать, следуя за светлым единственны пятном, создаваемым фонарем.
И вдруг новый знакомый остановился и спросил:
- Ну, че, глаза как? Привыкли? А - то батарейки садятся - предупредил он
- Нет, не выключайте, пожалуйста - умоляюще стал просить Гаврила Николаевич
- Ну да, а кто же мне батарейки вернет?
-Я вам заплачу, пожалуйста!
-Ага, нужны мне твои деньги. Мне вон потом из-за тебя, возись, ищи их на помойке. Давай-ка я уж выключу, а там скоро и светло будет.
- Ну, раз так хотите...- совсем огорчился наш горемыка, в душе упрекая себя, за то, что не умеет настоять на своем.
-Хочу - было, ответом и свет погас.
Согбенный, измазанный какой-то мерзкой слизью со стен, пропахший канализацией, промочивший туфли, да еще ничего не видящий, Гаврила Николаевич хотел рыдать. Ведь ему приходилось делать невероятные усилия, что бы следовать за этим подлецом, стараться не угодить в лужу, не удариться очередной раз головой, а еще и радикулит, головная боль, ноет позвоночник от постоянного согнутого положения, отчего сам себе напоминал вопросительный знак- КОШМАР!
- Сейчас поворот будет - сообщил хрипун, пока Гаврила Николаевич снова размышлял над своей никчемной, бесполезной, жалкой жизнью, доведшей его до такого можно сказать трагического результата, полного унижений и личной скорби.
Поворот, о котором говорил гид он, едва не пропустил, он определил, где Хрипач на слух и на ощупь, и рванул, было за ним, однако догнать с больными коленями было трудно, и тогда он ему крикнул:
- Послушайте, милейший! - помедленнее-
- Ну, чего опять орешь? - отозвался тот издали - Сюда чапай... орет блин и орет
- Мне бы передохнуть немного - постарался оправдать свою медлительность наш герой, но жалости не дождался.
- Топай, говорю, недалеко осталось - недовольно отозвался тот - Сейчас в коллектор свернем, а там и до дому рукой подать, так что шевели копытами, а то развылся прыщ помойный.
Обида ударила в самое сердце. С ним даже враги так не разговаривали как этот... И тогда Гаврила Николаевич решил больше не вести речи об усталости, держаться до последнего, ради собственного достоинства.