Добро пожаловать в обезьянник

Сестра бросила ему пустую улыбку и ушла.

Суза обернулся:

– Конечно, если наследник нужен какому-нибудь сукину сыну вроде тебя, Нетман, то бац! – и мальчишка готов. Потребуется тебе футбольная команда, бац, бац, бац! – и вот тебе одиннадцать.

Суза, сердито топая, вышел из комнаты.

Он оставил Хайнца Кнехтмана, гладильщика из химчистки, в комнате в полном одиночестве. У невысокого, с тощими запястьями гладильщика был больной позвоночник, отчего мистер Кнехтман всегда сутулился, словно устал когда-то давно и на всю жизнь. Смирение и покорность, навеки застывшие на тонкогубом и носатом вытянутом лице, почему-то невыразимо его красили. Огромные карие, глубоко посаженные глаза смотрели из-под длинных ресниц. Ему было всего двадцать два, однако казался он гораздо старше. Он умирал понемногу, умирал каждый раз, когда фашисты забирали и убивали кого-то из его семьи, пока не остался лишь один он, десятилетний Кнехтман, душа, приютившая фамильное семя и искру жизни. Вместе с женой Авхен они выросли за колючей проволокой.

Вот уже двенадцать часов он не отрывал взгляда от стены приемного покоя, с полудня, когда схватки у жены стали постоянными, как накаты огромных морских волн где-то вдалеке, в миле от них. То был второй ребенок. В прошлый раз Хайнц ждал на соломенной циновке в лагере для перемещенных лиц в Германии. Ребенок, Карл Кнехтман, названный в честь отца Хайнца, умер, и с ним еще раз погибло имя одного из талантливейших виолончелистов мира.

И вот он ждет во второй раз; ждет не смыкая глаз, и лишь на мгновение, когда онемение от изнуряющей мечты отпускает его, в голове Хайнца вихрем проносятся имена – гордость семьи. Этих людей уж нет, никого не осталось. Зато их можно возродить в новом живом существе, только бы оно выжило. Хирург Петер Кнехтман, ботаник Кролль Кнехтман, драматург Фридрих Кнехтман. Он смутно помнил родительских братьев. А если будет девочка и если выживет, то он назовет ее Хельгой Кнехтман, в честь матери, и выучит играть на арфе, как играла матушка. И вырастет Хельга красавицей, хоть отец ее и безобразен. Мужчины Кнехтманы всегда были безобразны, зато женщины – прелестны, как ангелы, хоть и не ангелы. И так было всегда, века и века.

– Мистер Нетман, – наконец-то вернулась сестра, – у вас мальчик, и жена прекрасно себя чувствует. Она сейчас отдыхает. Вы увидитесь утром. Ребеночка вы сможете увидеть через двадцать минут.

Хайнц ошалело уставился на нее.

– Пять фунтов девять унций, – сообщила она и ушла, унеся свою деланную улыбку и противно скрипя каблуками.

– Кнехтман, – тихонько произнес Хайнц, поднимаясь и сутуло кланяясь стене, – моя фамилия Кнехтман.

Он поклонился еще раз и улыбнулся – учтиво и в то же время ликующе. Он произнес фамилию по-старомодному, с четким европейским акцентом, словно хвастливый лакей, возвещающий приезд господина, гортанно и раскатисто, непривычно грубо для американского уха:

– КхххххНЕХТ! Маннннн!

– Мистер Нетман?

Доктор, совсем еще юнец, розоволицый, рыжий и коротко стриженный, стоял в дверях приемной. Под глазами темнели круги, он безудержно зевал.

– Доктор Пауэрс! – воскликнул Хайнц, схватив его правую руку обеими своими. – Слава Богу, Слава Богу, Слава Богу и спасибо вам!

– Угу, – промямлил Пауэрс и вымученно улыбнулся.

– Все ведь прошло как надо?

– Как надо? – Пауэрс зевнул. – Ну конечно, конечно. Все просто прекрасно. У меня такой разбитый вид оттого, что я уже тридцать шесть часов на ногах. – Он закрыл глаза, оперся о дверной косяк. – Нет, с вашей женой все прекрасно, – продолжил он голосом далеким и измученным, – она просто создана рожать детей, печет их как пончики. Для нее это проще простого. Вжик, и готово.

– Правда? – недоверчиво удивился Хайнц.

Доктор Пауэрс помотал головой, пытаясь проснуться.

– У меня мозги совсем набекрень съехали. Это Суза, я перепутал вашу жену с женой мистера Сузы. Они пришли к финишу вместе. Нетман. Вы ведь Нетман. Простите. У вашей жены проблемы с костями таза.

– Это от недоедания в детстве, – ответил Хайнц.

– Ага. Вообще ребенок родился хорошо, но если планируете еще детей, то лучше кесарить. Просто чтоб подстраховаться.

– У меня нет слов, чтобы вас отблагодарить, – с чувством сказал Хайнц.

Доктор Пауэрс облизнул губы, изо всей силы стараясь не закрыть глаза.

– Да ниче. Все норм, – заплетающимся языком ответил доктор. – Спокночи. Удачи.

Волоча ноги, он прошаркал в коридор.

– Теперь можете пойти посмотреть на ребенка, мистер Нетман.

– Доктор, – не унимался Хайнц, поспешив в коридор и снова хватая Пауэрса за руку, чтобы тот понял, какое чудо только что совершил, – это самое восхитительное, что только могло случиться.

Двери лифта скользнули и закрылись между ними раньше, чем Пауэрс нашел силы отреагировать.

– Сюда, пожалуйста, – показала сестра. – До конца коридора и налево, там окно в палату для новорожденных. Напишете свое имя на бумажке и покажете через стекло.