Добро пожаловать в обезьянник

Хайнц прошел по коридору в одиночестве, не встретив ни души до самого конца помещения. Он увидел их – наверное, целую сотню – по ту сторону огромной стеклянной стены. Они лежали в маленьких парусиновых кроватках, расставленных ровными рядами.

Хайнц написал свое имя на обратной стороне талона из прачечной и прижал его к стеклу. Полусонная толстуха сестра мельком глянула на бумажку, не удосужив самого Хайнца взглядом, а потому не увидела ни его широченной улыбки, ни приглашения разделить восторг.

Выхватив из ряда одну кроватку на каталке, она подошла к прозрачной стене и отвернулась, снова не заметив радости отца.

– Привет тебе, привет, привет, маленький Кнехтман! – Хайнц обратился к лиловой сливке по ту сторону стекла.

Его голос эхом разлетелся по гулкому пустому коридору и вернулся, оглушив смутившегося Хайнца. Тот покраснел и сказал уже тише:

– Маленький Петер, маленький Кролль, – нежно проговорил отец, – малютка Фридрих, и Хельга в тебе тоже есть. По искорке от каждого Кнехтмана, и набралась целая сокровищница. Все, все сохранилось в тебе.

– Потише, пожалуйста! – Откуда-то из соседней комнаты высунулась голова сестры.

– Простите! – смутился Хайнц. – Пожалуйста, простите!

Он прикусил язык и принялся легонько настукивать ногтем по стеклу – так ему хотелось, чтоб ребенок взглянул на отца. Но юный Кнехтман ни в какую не собирался смотреть, ни в какую не соглашался разделить отцовское счастье, и вскоре сестра унесла новорожденного.

Хайнц лучился радостью, спускаясь в лифте, пересекая вестибюль роддома, однако никто на него и не взглянул. Он миновал телефонные кабинки. В одной из них за открытой дверью стоял солдат, с которым Хайнц час назад ждал вестей в приемном покое.

– Да, ма, семь фунтов шесть унций. Лохматая, как медвежонок. Нет, имя еще не подобрали… Да все как-то времени не было… Это ты, па? Угу, и с мамочкой, и с дочкой все нормально. Семь фунтов шесть унций. Нет, не подобрали… Сестренка? Привет! А не пора ли тебе спать?.. Ни на кого она пока не похожа… Дай-ка мне маму… Ма, ты?.. Ну вот пока и все новости у нас в Чикаго. Ма, ма… Ну ладно тебе… Не волнуйся ты так… Чудесный ребеночек… Просто волосиков – как у медвежонка… Да это я так, в шутку… Да, да, семь фунтов шесть унций…

Остальные пять кабинок пустовали, из любой можно было позвонить куда угодно на Земле. Как же хотелось Хайнцу подойти к телефону, позвонить, сообщить чудесную новость!.. Но звонить было некому, никто не ждал вестей.

Не переставая улыбаться, он пересек улицу и зашел в тихое местечко. В промозглом полумраке сидели двое, глаза в глаза, – бармен и мистер Суза.

– Что закажете, сэр?

– Позвольте угостить вас и мистера Сузу, – предложил Хайнц с необычной для него щедростью, – лучшим бренди, что у вас есть. Моя жена только что родила.

– Правда? – вежливо поинтересовался бармен.

– Пять фунтов девять унций, – сообщил Хайнц.

– Хм, – ответил бармен, – кто бы мог подумать…

– Ну, – спросил Суза, – и кто у тебя, Нетман?

– Мальчик, – гордо произнес Хайнц.

– Кто бы сомневался, – досадливо поморщился Суза. – У чахлых так всегда, все время только у чахликов вроде тебя.

– Мальчик, девочка, – не согласился Хайнц, – какая разница? Главное – выжил. В роддоме все стоят слишком близко к чуду, чтобы его разглядеть. А там каждый раз творится чудо, возникает новый мир.

– Вот погоди, будет у тебя их семеро, Нетман, – проворчал Суза, – тогда и поговорим о чудесах.

– У тебя семеро? – оживился бармен. – Значит, я тебя переплюнул на одного. У меня восемь.

Он налил три порции.

– Да по мне, – расщедрился Суза, – так с радостью уступлю первое место.

Хайнц поднял стакан:

– За долгую жизнь, талант и счастье… счастье Петера Карла Кнехтмана!

Он проговорил это на одном дыхании, сам подивившись смелости принятого решения.

– Громко сказано, – заметил Суза, – можно подумать, ребенок весит фунтов двести.

– Петер был известным хирургом, – объяснил Хайнц, – и двоюродным дедом моего сына. Он умер. Карлом звали моего отца.

– Что ж, за Петера Карла Нетмана. – Суза быстро опрокинул стакан.

– За Пита, – выпил и бармен.

– А теперь за вашу дочурку, – предложил Хайнц.

Суза вздохнул и утомленно улыбнулся.

– За нее, дай ей Боже.

– А теперь мой тост, – бармен замолотил кулаком по стойке, – и выпьем стоя. Встаем, встаем, все встаем!

Хайнц поднялся, держа стакан высоко. Каждый сейчас был его лучшим другом, он приготовился выпить за все человечество, частью которого все еще были Кнехтманы.

– За «Уайт сокс»! – заорал вдруг бармен.

– За Миносо, Фокса и Меле! – поддержал Суза.

– За Фейна, Лоллара и Риверу! – не унимался бармен. Он обратился к Хайнцу: – Пей, парень! За «Уайт сокс»! Только не говори мне, что ты за «Кабз»!

– Нет. – Хайнц не скрывал разочарования от такого поворота. – Я… я не очень-то увлекаюсь бейсболом. – Собеседники вдруг показались ему такими далекими и чужими. – Последнее время я вообще ни о чем, кроме как о ребенке, думать не мог.

Бармен тут же переключил все свое внимание на Сузу.