Добро пожаловать в реальный мир

Когда рев прекратился, припомнил Эван, повисла мертвая, сверхъестественная тишина: не слышалось ни шума с дороги, ни отдаленного пения птиц. Идрис Эдвардс каким-то образом очутился рядом с ним, причем голова его была вывернута под странным углом, а из носа струилась темная кровь. Оба они были наполовину завалены ужасной вонючей глиной. Эван попытался растрясти приятеля, но Идрис оставался неподвижен, даже несмотря на то, что по его ногам текла ледяная черная вода – и это было действительно жутко.

– Давай, давай, пойдем, – услышал он у самого уха.

Это оказался Дилан Хьюз – выглядел он как контуженый, в сплошь изорванной спереди рубашке. Мать бы его убила, увидев в таком состоянии!

Эван кое-как выкарабкался из-под стула, уговаривая Идриса последовать за ним, но тот по-прежнему не шевелился. В другой стороне зала Эван увидел торчащий из грязи, запачканный рукав своего красного свитера. С трудом туда пробравшись, мальчик вытянул его из черной массы. Вещь была безнадежно испорчена. Просто до неузнаваемости. Уж надерет ему мать за это задницу! И все ж таки он поднял свитер и прижал к себе. Меган Дейвид поистине творила чудеса своими спицами – может, ей удастся как-то его починить?

Нигде Эван не видел ни папы, ни Гленис. Из глины там и сям торчали погнутые и поломанные пюпитры, и Арвель-Окорок с перепачканным и кровоточащим лицом голыми руками, точно одержимый, разрывал черную грязь. Все мужчины, что стояли на сцене рядом с папой, куда-то поисчезали.

– Пап! – выкрикнул Эван. – Ты где?

– Иди отсюда! – заорал ему Арвель.

– А как же папа? – дрожащим голосом спросил Эван. – Как же Гленис?

Они же только что тут были! Куда они могли деваться? Неужели ушли, ничего ему не сказав? Или же он так озорничал, что отец решил оставить его здесь? Эван уже готов был расплакаться.

Потом он заметил брошенную прямо в глинистой жиже поломанную куклу Молли и понял, что это скверный знак. Гленис ни за что бы сама не рассталась со своей любимой игрушкой.

– Шуруй отсюда! – как ненормальный завопил Арвель. – Иди давай, живо! Зови на помощь!

Дилан Хьюз дернул Эвана за руку, пополз вперед – и тут же принялся разгребать кучу грязи и угольных отходов, которыми перебило почти все окна клуба и теперь перекрывало выход. Эван даже не видел двери. А еще не видел ни одного из своих приятелей – даже Риса Уильямса, который был его лучшим другом и они везде ходили вместе.

– Я не могу уйти без Риса, – выдохнул он, закашлявшись от раздражавшей горло пыли.

– Его нет, – отрезал Дилан, и в тот момент Эван решил, что Дилан имеет в виду, будто Рис уже ушел.

Его друг ужасно разозлится, узнав, что Эван ушел без него с Диланом, – это вообще было бы очень странно.

Прямо над ними, наверху строения, еще осталось неповрежденное окно, и Дилан стал карабкаться к нему, а добравшись, стал бить ногами стекло.

– Ты чего делаешь? – офонарел Эван.

– Я пойду домой, к маме. Она решит, что надо делать, – решительно сказал Дилан. От разгребания угля руки и коленки у него были черны и ободраны в кровь. – Здесь я не останусь.

Казалось, это вполне разумный план, хотя папа, конечно, страшно рассердится, что Дилан разбил одно из совсем немногих окон, уцелевших после схода террикона. Впрочем, Эван очень надеялся, что его не станут тоже в этом винить.

Глава 40

Лимузин плавно вырулил на Стэкпол-стрит, и Эван велел водителю еще больше сбавить ход. На том месте, где некогда стоял их сельский клуб, теперь была устроена детская площадка. В плотном ряду одинаковых домиков по-прежнему зияла брешь, оставленная тем роковым сходом отвальных пород, который снес заодно и несколько строений, разметав по земле кирпичную кладку, точно жалкие спички. Так что теперь улица выглядела, точно застывший в ужасе рот с выбитыми передними зубами. В том самом месте, где произошла трагедия, ныне зеленел небольшой, любовно ухоженный садик. На аккуратной медной табличке сообщалось, что то давнее несчастье унесло жизни пятидесяти шахтеров, в том числе двадцати участников Лланголетского мужского хора и их пятерых детей. Эван печально провел пальцами по холодному металлу. Среди них были его отец, Герайнт Дейвид, и любимая сестрица Гленис.

Ярко-желтые нарциссы упрямо покачивались на холодном ветру, поникая головками от тяжести дождевой влаги. Сам принц Уэльский посетил здесь поминальную службу и собственноручно посадил дерево. Эвана Дейвида, к его неослабному стыду, на церемонии не было. Он был слишком зол, слишком раздосадован и слишком возмущен, чтобы мямлить там какие-то банальности заезжим высокопоставленным особам, которые и понятия не имеют, как пострадала вся их община.

Шумное веселье детей, теперь играющих на весело разрисованных качелях и на горке, показалось ему здесь совершенно неуместным – ибо тогда, после той трагедии, на селение опустился тяжелый покров тишины.

Подавшись вперед, Эван попросил Фрэнка:

– Давай заедем на кладбище.