Доброе имя

Черданский. Как так? Ну, ладно, некогда. Перерыв уже кончается. Я тебе быстренько изложу ситуацию, чтобы ты мог говорить с учетом. Дело повернулось круто. В обкоме поручили Дорохову заново разобрать дело с участием членов партбюро и сегодня же доложить о результатах. Он в душе колеблется — я с ним вчера говорил, — на него жмут, но признавать ошибку ему неохота. Так что, если ты привез еще что-нибудь внушительное в нашу пользу, он будет только рад. Еще все может повернуться…

Входят Дорохов и Акопов.

Дорохов(заметив Широкова, радостно). Привет, товарищ Широков! Прибыл все-таки, прервал отпуск!

Широков. Разрешите присутствовать?

Дорохов. Да уж теперь, раз приехал, не отпустим. Послушаем, что новенького привез! (Акопову.) Ну, что ж, продолжим?

Входят Брыкин, Санников, Катя.

Ну, кто там еще?

Последней входит Крылова. Неожиданно увидев Широкова, она вздрагивает, но, сдержавшись, молча садится напротив него за стол.

Продолжаем. Санников и Черданский ответили на все вопросы. Кто хочет высказаться?

Черданский. Я ответил на все вопросы, но позвольте мне сказать несколько слов в заключение.

Дорохов. Говорите.

Черданский. Пока я отвечал на вопросы, которые — главным образом, у товарища Брыкина — клонились к тому, чтобы прижать меня к стенке и доказать, что я заведомо подвел газету, я много передумал и скажу прямо: конечно, этот фельетон надо было писать не так — это ошибка Широкова. И моя — тоже. Конечно, часть фактов не проверена и изложена неточно. Конечно, Широков и я излишне понадеялись на свое чутье газетчиков, которое, как вы знаете, меня редко подводит. Но если говорить о том, как мы, получив сигналы, расследовали этот фельетон, — тут моя совесть чиста. Я выкопал все, чтобы подтвердить нашу точку зрения, чтобы мы в конечном счете оказались правы!

Брыкин. Правым надо быть, а не оказываться!

Черданский(не обращая внимания). А нашу точку зрения требовалось подтвердить ради престижа газеты.

Брыкин. Если бы она была верной! А неверную точку зрения требовалось защитить ради вашего престижа.

Черданский. А я не отделяю своего престижа от престижа газеты.

Брыкин. Напрасно!

Дорохов. Брыкин, не мешай человеку говорить!

Черданский. Теперь насчет фактов. Я считаю, что в общих чертах, не говоря о деталях, мы ухватились за правильное звено. Вот передо мной, я только что получил (открывает папку, принесенную ему Тамарой Филипповной), отклик директора института. Разрешите прочитать?

Дорохов. Читай.

Черданский. «Дирекция института считает, что в фельетоне „Склочник“ по отношению к доценту К. И. Твердохлебову употреблены некоторые грубые и неточные формулировки, но одновременно признает, что в фельетоне содержится правильный сигнал об имеющихся среди работников института нездоровых элементах склоки. Дирекция института примет меры к ликвидации подобных явлений». (Отрываясь от письма.) А дальше — подтверждение того, о чем я уже говорил здесь на основании ранее полученных писем. (Читает.) «Доцент К. И. Твердохлебов освобожден от заведования кафедрой в связи с перегрузкой».

Брыкин. Вы говорили, что освобожден за склоку.

Черданский. Видимо, в последний момент решили смягчить формулировку. Академические нравы. Не в этом суть.

Брыкин. Боюсь, что суть как раз в этом.

Черданский. Бояться никому не возбраняется, товарищ Брыкин. Только в панику впадать не надо. (Продолжает.) Так что, как мы видим, сигнал наш в общих чертах был верен, несмотря на некоторые допущенные Широковым неточности. Верно ли будет, в особенности после такого письма директора института, писать опровержение и признавать ошибки в деталях? Нет, потому что это будет прецедент! Каждый склочник, которого мы когда-либо покритиковали, поднимет голову и пойдет с опровержением. А в институте, вместо создания здоровой обстановки, как обещает дирекция, будет полное недоумение: кто же прав и кто виноват, — в то время как, повторяю, в общих чертах правы мы, газета! Я думаю, это подтвердит и Широков, который не пожалел своего отпуска, чтобы поехать в Обнорск и на месте увидеть, что собой представляет Твердохлебов и вся эта история.

Дорохов. Что ж, товарищ Широков, послушаем вас!

Широков(встает, оглядывает всех, несколько секунд растерянно молчит, как человек, не привыкший выступать на собраниях, потом смущенно улыбается). Честное слово, не знаю, с чего и начать… Хотел написать, да не успел.

Черданский. С главного начинай — с Твердохлебова.