Доброе слово

Стоя у окна конторы, почтмейстер не мог налюбоваться этой картиной. До пенсии ему оставалось уже недолго; прожитые годы научили его ценить все прекрасное, все радовавшее глаз. Глядя вверх, на косогор, он думал о Гаеке, с утра ушедшем в ту сторону с почтой для Самот. Почтмейстеру представлялось, как и он, с сумкой через плечо, пробирается вместе с Гаеком по глубокому снегу сквозь синеватый лес, полной грудью вдыхая холодный и чистый воздух гор. Он надеялся, что сегодня Гаеку понравится разносить почту, что эти заснеженные холмы очаруют Гаека, как когда-то на всю жизнь околдовали его самого.

На телефонном пульте за спиной почтмейстера щелкнула клавиша. Он с трудом оторвался от окна. Звонила «шестерка». Ферма в Самотах. Почтмейстер подумал, что это опять фермер, он звонил сегодня уже раз пять, но оказалось, что это не он. В трубке раздался женский голос. Почтмейстер его сразу узнал. Это был голос, который он слышал и вчера и позавчера, голос, с тревогой и надеждой задававший один и тот же вопрос.

— К сожалению, нет, пани, — ответил он.

На секунду воцарилась такая тишина, что почтмейстер услышал в трубке дыхание женщины.

— Может, попробовать туда позвонить? — спросил он.

— Они сказали, что им звонить не стоит, обещали позвонить сами, как только что-нибудь выяснится. А если они еще сегодня позвонят, не могли бы вы…

— Разумеется, — не дал ей договорить почтмейстер. — Я тогда позвоню на ферму и попрошу позвать вас к телефону.

Около почты послышался звон бубенчиков. Скрипнула дверь, в коридоре раздался топот мужских шагов.

— Вы не сердитесь, что я вам без конца, но когда остается лишь ждать…

— Я все понимаю, — снова перебил ее почтмейстер. — Не волнуйтесь, если что-нибудь сообщат, я позвоню. Можете не сомневаться.

В контору вошел кучер Матвияк. Увидев, что почтмейстер говорит по телефону, он молча кивнул ему, стащил рукавицы и сунул руку в карман в поисках сигарет.

— Большое спасибо, — сказала женщина, — большое спасибо и с наступающим Новым годом.

Почтмейстер тоже хотел ее поздравить, но вовремя спохватился, понимая неуместность поздравления. Пока он прикидывал, что бы еще утешительного сказать ей, она уже повесила трубку. Почтмейстер последовал ее примеру. Потом, переключив все каналы телефонной связи на город, запер контору. Из сеней, стоявших против почты, они с Матвияком вынесли новенький телевизор.

* * *

Как это бывает в горах, солнечная погода продолжалась недолго. Около трех часов поднялся ветер, и небо вновь заволокли тяжелые облака. Мгновенно стемнело, и мир словно уменьшился. Опять повалил снег. Скрылся из виду синеватый лес на холме, исчезла занесенная снегом дорога на косогоре, а домики на противоположной стороне деревенской площади едва виднелись, превратившись в неясные силуэты.

Гаеку повезло. Он успел вернуться еще до того, как метель разыгралась по-настоящему. Теперь он стоял у раскаленной печи, ощупывая казенную шинель, повешенную у плиты, и хмурился. От шинели к потолку поднимался пар.

— Ну ты, брат, это брось! Не дело портить настроение перед Новым годом…

Почтмейстер достал из стола чистый бланк и положил его перед собой.

— Говорю же тебе, если ты и впрямь кому-то передал денег, их обязательно вернут. Я-то своих знаю.

— Да, как же, вернут, — возразил Гаек. — Что-то не похоже. Если бы хотели, то сразу и отдали бы.

— А может, тот, кому ты дал лишнее, этого еще не обнаружил.

— Да ведь я потом снова обошел всю деревню! Дом за домом! И всяк божился, что получил ровно столько, сколько положено!..

Зазвонил телефон, и почтмейстер поднял трубку.

— Да, — сказал он, — минуточку. — Подключив штифт к телефонному пульту, он снова взял ручку.

— Тащишься к ним по колено в снегу, а они тебя за это надуют да еще и облают! Знаете, что мне сказал старый Янда: «Щто это за поядки, ты щто это сегодня так пожно?!» — передразнил Гаек шепелявый голос старика, посасывающего трубку.

Он передразнил старика так похоже, что почтмейстер невольно расхохотался.

— Да разве можно всерьез обижаться на такое; кто знает, каким в его годы станешь ты и что тебе взбредет тогда на ум.

Гаеку было, однако, не до смеха. Он злился.

— Как ни крути, а я дал маху, — проговорил он.

— Как это?

— Да с этим медвежьим углом. Я-то думал, здесь бог весть какая благодать.

Почтмейстер посерьезнел. Отложил ручку.

— А что на самом деле тут… жить невмоготу?.. — тихо спросил он и продолжал: — Ну да, тут и метели случаются, у здешних стариков вечно какие-то придирки, а сам ты обсчитался на пару сотен… верно я говорю?

— Но ведь это же правда? Что я-то с этого имею? Ну скажите! Что я-то выгадал?

— Не знаю, что ты с этого имеешь… А я здесь вот уже двадцать лет… — Почтмейстер не договорил.

Было тихо, лишь метель хлестала в оконное стекло и завывала в трубе.

— Когда мне сказали, что сюда пришлют молодого парня, я обрадовался, — помолчав, продолжал почтмейстер, — думал, что за тот год, пока я еще не ушел на пенсию, он осмотрится, попривыкнет, пустит корни, потом возьмет мое дело в свои руки, и люди не заметят, что на почте что-то изменилось.