Доброе слово

Сперва она испугалась и лишь потом заметила синеватые жабры микрофона в приземистом гранитном столбике.

— Я к вам… Мы вам писали… Это из бригады… Я договориться приехала.

Она посмотрела на пузатую, битком набитую сумку у своих ног.

— Да… Я знаю. Проходите, пожалуйста.

Зажужжал зуммер. Она толкнула калитку плечом, нагнулась за сумкой. На ухоженную песчаную дорожку страшно было ступить. Она предпочла бы идти по газону. В широких дверях здания ее ожидала девушка, вряд ли намного старше Гедвики. Зато она была строго одета и причесана. Они протянули друг другу руки.

В углу зала сбились в кучку дети. Красные тренировочные курточки накинуты на плечи, огромные глаза.

Они меня боятся! — у Гедвики мороз побежал по коже.

— Вы что же, боитесь меня?

Взгляды детей разлетелись по залу.

— Они еще не знают, к кому из них вы пришли, — шепнула девушка.

Гедвика никак не могла вспомнить, как та назвала себя.

— Можно? — Гедвика наклонилась к сумке. Девушка улыбнулась и пожала плечами. Натянутая молния подалась неохотно, со скрипом.

Сверху были сладкие пирожки от Пилатовой, под ними шапочки с помпонами от Панковой, а на самом дне — белый с синим шарфик. Глядя на шарфик, трудно было догадаться, что Гедвика вязала его крючком целый месяц.

— У меня кое-что есть для вас.

Напряженной улыбкой Гедвика стремилась преодолеть границу, которая стала вдруг ощутимой. Сколько миров, — подумала она. — Сколько миров! Сколько разных слов об одних и тех же вещах. Потому что вещи всюду остаются вещами. Только вещами.

— Подходите и берите, дети. — Девушка незаметно сделала знак рукой.

Дети проходили мимо Гедвики, опустив головы; каждому она вкладывала в руку по пирожку и по легонькому комку мягкой шерсти.

Гедвику захлестнуло внезапное сознание, что дети понимали все намного лучше — лучше, чем она сама, когда вошла в зал. Они глядели на нее так, будто слышали долгие дебаты о каком-нибудь необычном мероприятии, которым могла бы похвалиться бригада. Будто знали, что Гедвика едва не раздумала ехать сюда, когда все вдруг пошло насмарку и бригаде могли не присвоить это звание. Но уже были связаны шапочки и поставлено тесто для пирожков.

Гедвика взглянула на девушку.

Как им помочь?

Сумка зияла пустотой. Только шарфик, свернутый в клубок, ютился на самом дне. Ода́ренные дети сгрудились в другом углу. У окна стоял мальчуган с черными как смоль волосами. Он пощелкивал ногтем указательного пальца по большому пальцу другой руки и упрямо разглядывал щель между паркетными планками.

— Роман, — негромко окликнула его девушка.

Мальчик поднял глаза.

— Мы ждем только тебя.

Мальчик хмурился. Черные глаза, смуглая кожа, может быть, цыган, а может, просто память о прадедушке; какое это имеет значение?

Он мог бы быть моим братом.

У Гедвики перехватило дыхание.

Он похож на меня… Гедвика стала шарить в сумке. Она спешила, она боялась, что девушка еще раз намекнет мальчишке, чего от него ждут. Она подошла к нему, опустилась на колени.

— Это тебе. Я сама вязала.

— Спасибо, — буркнул Роман.

У Гедвики закололо надо лбом, там, где начинают расти волосы.

— Ну, и как по-твоему, умею я вязать?

Мальчишка впервые взглянул на нее. Впервые в глубине его взгляда появилось что-то еще, кроме равнодушного ожидания.

— Я еще не умею… Вот, видишь, узлы… Это я перепутала… Так ты не сердись.

— А чего мне сердиться? — Роман покосился на девушку. — Я вот рисовать не умею.

— Выходит, оба мы с тобой неумехи. — Гедвика погладила его.

— Да зачем он мне теперь, летом?

— Спрячь. Зимой пригодится.

— А куда спрятать?

Гедвика оглянулась. Девушка улыбалась ей.

— В шкафчик, например.

— У меня нет шкафчика. У нас один большой шкаф на всех. А в нем должен быть порядок.

— Тогда я его припрячу для тебя. А потом принесу.

— Ты придешь еще?

Гедвика кивнула, словно свалилась в ледяную воду.

— Тогда ладно… Только обязательно. — Роман легонько коснулся ее коротких волос на висках. — У тебя волосы почти как у меня.

Потом Гедвика рассказывала им о больших и прелестных животных. Близилось время обеда, и дети начали баловаться.

— Не сердитесь, но… — Девушка виновато пожала плечами.

— Конечно, конечно. — Гедвика торопливо простилась с детьми.

— Выписать подтверждение, что вы у нас были?

Гедвика вытаращила глаза. Ответить она не могла. Во рту был угловатый камень.

— Не сердитесь, прошу вас… — Запнувшись, девушка нерешительно шагнула к Гедвике. — Обычно…

Гедвика пятилась к дверям, недоуменно качая головой, словно слушала и не могла поверить вести о большом несчастье. Веки примерзли к бровям, в глазах — битое стекло.

Дети улыбались ей, весело махали.

— Я приду еще, — выдавила из себя Гедвика и убежала.

Она прикладывала розовых поросят (им было всего несколько часов) к покрасневшему брюху матери. Поросята вслепую тыкались пятачками, отыскивая соски. Самые смышленые отваливались, только насосавшись до отвала. Гедвика собирала их, словно перезрелую малину, и укладывала рядом под теплый свет инфралампы.

Пилатова с отсутствующим видом расхаживала взад и вперед, с глазами, утомленными тайным плачем. После получки ее муж второй день не показывался дома.