Доброе слово

— Ты вернешься туда снова?

Штепка положила мне руки на плечи.

— Не упрекай себя ни в чем.

— А ты вернешься туда?

— Это зависит от тебя.

— Ты туда не вернешься, — произнес я твердо, потому что мне хотелось, чтобы она выбросила из головы Зденека и осталась со мной.

Я нагнулся и взял бутыль.

Когда мы дошли до сарая, Штепка отперла дверь и зажгла свечку. На белых стенах заколебалась ее тень. На бумажной скатерти с выцветшим рисунком выделялись красные пятна от пролитого вина. Здесь часто пили. В глубине сарая виднелся пресс для винограда. Штепка достала стеклянную трубку, которой набирают вино из бочки, и скрылась внизу в погребе. Она налила вино в стаканы и в графин. Потом поднесла трубку к губам и допила то, что там осталось.

Мы чокнулись.

Я смотрел на тень Штепки, колыхавшуюся на стене, и пил вино. Мне было хорошо.

Я посмотрел сквозь вино на пламя свечки.

— Чье это вино?

— Дедушкино.

Штепка налила мне еще.

— Теперь оно твое, — угощала она.

Я выпил.

— А теперь какие у меня губы?

Штепка пристально посмотрела на мой рот.

— Красные.

Я пил больше, чем она.

— Ты меня не перепьешь, — сказал я, потому что уже захмелел. От счастья. От того, что Штепка рядом. От вина.

— Здесь холодно, — сказала Штепка.

Это была неправда. Мы оба пылали. От вина и от нашей близости.

Мы вышли из сарая и легли в траву. Асфальт шоссе отсвечивал на повороте. Только на сахарном заводе, где все еще продолжались танцы, до поздней ночи горел свет. Зденек спал в домике на пляже у пруда и ждал, когда Штепка принесет ему вина. Вместо Зденека вино пил я. Я быстро привык к Штепке. И радовался этому. Я вышиб Зденека из седла. Его больше не было рядом со Штепкой. Теперь она со мной, больше я не чувствовал себя виноватым. Келчаны спали.

— Дедушка тоже потушил свет, — сказала Штепка и показала пальцем, где их дом. Я посмотрел в сторону Келчан.

— Дедушка меня лучше понимает, чем домашние. Там меня держат, как в тюрьме.

— Это меня совсем не удивляет, — рассмеялся я.

— В каникулы я от них отдыхаю. Все время провожу здесь. И вообще всегда убегаю в деревню. От Кийова это ведь совсем недалеко.

Я задумался.

— У меня дома тоже не сахар. Родители развелись. Поэтому я туда и не рвусь. Потому и прожил здесь целый год.

— А чего они разошлись?

— Не понимали друг друга, — нехотя отозвался я, больше мне не хотелось о них говорить. — Не знаю, зачем я тебе это рассказываю. Я ни с кем еще об этом не говорил.

Мы помолчали.

— Как бы мне хотелось… — сказала Штепка и протянула ко мне руки. Я смотрел на ее раскрытую ладонь и ясно понимал, что она еще долго будет пустой, потому что хорошо знал себя.

— Зачем ты говоришь, когда я и сам знаю.

Трава пахла росой.

— Теперь, сейчас…

Я посмотрел на Штепку.

— Исключено, — сказал я тихо, стараясь не очень обидеть ее.

— Что, думаешь, я этого не стою?

На этот раз в сторону пруда кивнула Штепка. Когда-нибудь со мной произойдет то же, что и со Зденеком, мелькнуло у меня в голове, но я сразу же прогнал эту мысль. Я посмотрел Штепке прямо в глаза.

— Сто́ишь. Иначе меня бы с тобой вообще не было.

Но Штепке этого показалось мало.

— Ты не хочешь меня? — резко спросила она, а я и в самом деле не испытывал желания.

— Хочу!

Я сразу протрезвел. Меня лихорадило. Глаза блестели. Я сказал это серьезно. Штепка легла на спину. Я склонился над ней.

— Но еще не сейчас.

Штепка, лежа на траве, ждала.

— Почему?

Я кивнул в сторону пруда, а должен был кивнуть на самого себя.

— Я к нему больше не вернусь, — услышал я голос Штепки. Она скинула кроссовки Зденека, отшвырнула их далеко в траву.

Я пожал плечами.

— Все равно, должно пройти время.

— Но ведь завтра ты уезжаешь в Прагу, — с упреком напомнила мне Штепка и повернулась на бок, лицом ко мне.

Я посмотрел на нее.

— Кто это тебе сказал?

— Ты, — она ткнула в меня пальцем.

Я встал.

— Я остаюсь.

Я всегда быстро принимал решения, я оставался ради нее.

Штепка засмеялась. Босыми ногами она сбивала росу с травы.

— Можешь жить у нас, в Келчанах.

Я согласился. От Келчан до Ежова через сахарный завод — рукой подать. Я с благодарностью посмотрел в сторону деревни. Мой будущий дом был скрыт в темноте. Его окаймляли тополя. Над деревней низко нависли тучи. Я попросил Штепку еще раз показать наш дом.

Потом мы лежали в траве и смотрели, как начинает светать. Деревня постепенно высвобождалась из покрова темноты. Дом дедушки, прежде черный, как все остальные, заголубел. Я думал, повезет ли мне со Штепкой. Я засыпал, представляя себе это наше счастье. Оно было близко. Один год кончался, а другой только-только начинался. Штепка, с мокрыми от росы ногами, отгоняла мух, которые садились мне на лицо.

Штепка поселилась в моем сердце.

2

Муха долго кружилась вокруг липучки, несколько раз пролетала мимо, слегка задевала ее; казалось, муха вот-вот прилипнет, но она вдруг взмыла к самой двери и, в конце концов, все-таки пристала на бумажной цвета меда полоске между своими угасающими товарками.