Пошел я из Ежова в Келчаны в последний раз на танцы, а очутился у купальни на пруду. Меня привлек туда свет. Я заметил его с дороги. Подойдя к самой купальне, я узнал Зденека и Штепку. Зденек лениво поднялся с топчана и подкрутил фитиль керосиновой лампы. На столе лежали его темные очки с выбитым стеклом и закопченный котелок. Зденек через голову стянул с себя майку, взял котелок и отхлебнул воды. Штепка приподнялась на локтях и уставилась на мою тень, возникшую на стене. Она смотрела на Зденека, но мне было ясно, что она рассматривает меня, мою тень. Со стороны сахарного завода доносилась музыка. Вокруг жужжали мухи, над лампой кружили ночные бабочки. Камыши в темноте казались лесом. Я отпрянул от окна. Моя тень шевельнулась и исчезла. Штепка стремительно вскочила с топчана. Зденек удивленно поднял брови.
— Что это тебя укусило?
Я-то знал что. Чтобы успокоить Штепку, я вернулся к окну. И, снова увидев мою тень на стене, она рассмеялась. Вот так мы с ней и договорились за спиной Зденека.
Штепка заглянула в оплетенную бутыль с вином. Теперь я мог рассмотреть ее вблизи. Она мне нравилась.
— Мы уже все выпили. Я принесу еще, — сказала она и сунула ноги в старые, разношенные кроссовки Зденека.
Зденек широко зевнул и растянулся на том месте, где лежала Штепка.
— Принеси. И потуши свет!
Штепка, поднявшись на цыпочки, задула огонек лампы.
Мы встретились с ней неподалеку от купальни в высокой траве.
— Я видел вас, — выпалил я.
Штепка отнеслась к моим словам безразлично.
— Я тебя — тоже. На стене.
Она держала в руках бутыль и с любопытством рассматривала меня.
— Дай-ка, — сказал я.
Штепка подала мне бутыль.
Бутыль была полна.
— Ты нездешний?
Я покачал головой. Я был нездешний, и все это сразу отмечали.
— Как ты догадалась?
— Говоришь по-другому.
— Я работаю здесь уже целый год.
Штепку это ничуть не заинтересовало.
— И скоро уезжаю.
Мы перескочили через канаву и выбрались на шоссе. На дороге Штепка прижалась ко мне.
— Тебе понравилось у нас?
Я легонько обнял ее за плечи.
— Здесь легче дышится, не то, что в Праге.
— И за целый год ты ни в кого не влюбился?
Я отрицательно покачал головой.
— Ни разу?
— Ни разу, — повторил я за ней и почувствовал, что выгляжу глупо.
Вопрос Штепки удивил меня. О таких вещах я тогда вообще не думал. В деревне я только опомнился от того, что родители разошлись. Любви я здесь не искал. После того, что случилось дома, у меня пропал интерес к таким вещам. Я пренебрежительно посмотрел на Штепку.
— Влюбиться? Этого только еще не хватало. За что мне такое наказание?
Мы дошли до того места, где пересекались три дороги. Одна вела вверх к Келчанам, другая сворачивала к сараям и виноградникам, по третьей шли мы.
Я остановился в нерешительности.
— А теперь куда?
Мы свернули на дорогу, ведущую к сараям. Из-под наших ног поднималась пыль. Лето было жаркое и сухое. Кроссовки Зденека, в которых шлепала Штепка, вызывали во мне легкую ревность; некоторое время я думал об этом.
— Работу я здесь нашел, а счастье — нет.
Я глубоко вздохнул. Бутыль с вином показалась мне тяжелой.
— Собственно, зачем мы идем туда?
Штепка тряхнула головой и рассмеялась.
— За вином.
Но она имела в виду другое. Мы шли не за вином. Вино — это был только предлог.
Я встряхнул бутыль.
— Так отпей, — предложила мне Штепка, — чтобы стало полегче.
— Что стало полегче?
— Да вино.
И опять она имела в виду совсем другое.
Я послушался. Вино нас сблизит, по крайней мере. Вынув пробку, я поднес бутыль ко рту. Впервые я пил здешнее вино. Оно пришлось мне по вкусу. Вино, не выпитое Зденеком, Штепка предложила мне. От этого оно нравилось мне еще больше. Штепка с интересом наблюдала за мной. Запрокинув голову, я пил вино.
— Ты мне нравишься, — сказала Штепка, когда я оторвался от бутылки.
— Что ты во мне нашла? — буркнул я, но мне стало приятно. Таких слов мне еще никто не говорил. Ни здесь, ни в Праге.
Мы шли к сараям вдоль посадок подсолнечника. Подсолнухи спали. Музыки с сахарного завода почти не было слышно.
— Ты красивый, — шепнула Штепка. — И от вина губы у тебя красные.
— Это ты красивая, — горячо возразил я и выпил еще для храбрости. Мы стояли друг против друга на мостике, на полдороге между деревней и сараями.
— Уж больно ты осторожничаешь, — заметила Штепка.
Так оно и было. Штепка раскусила меня, но я все же попытался защититься.
— С чего это ты взяла? Я выпил уже целую бутыль, а идем мы всего ничего.
Дело было совсем не в этом. Штепка понизила голос.
— Идем всего ничего, и вино ты уже выпил…
Я поставил бутыль на землю, и мы поцеловались. Если бы не вино, которое бурлило во мне, я бы в жизни на это так быстро не решился.
Я оторвал от себя Штепку.
— Во мне сидит черт, — сказала она.
— Это я уже видел.
Тень Зденека была тут, с нами. Штепка смотрела на меня и учащенно дышала.
О Зденеке думал только я. Штепка о нем уже забыла.
— Во мне сидит черт, — повторила она.
— Только этого мне не хватает.
Во мне кипело вино. Я весь горел. И снова склонился к Штепке.
— Черт есть в каждом. И в тебе тоже, — прошептала она и привлекла меня к себе. Я чувствовал тепло ее рук. — Просто ты забыл об этом.
Я кивнул в сторону пруда.