Доброключения и рассуждения Луция Катина (без иллюстраций)

– Пополнится. И именно благодаря войне. Всякий кризис есть нераспознанный шанс, открывающийся предприимчивому уму.

Казначей воскликнул:

– Ежели бы я не знал генеалогии вашего высочества, я бы вообразил, что вы еврей! Именно так мы всегда и рассуждаем!

– Что вы себе позволяете, господин Драйханд?! Называть христианского государя евреем?! – заколыхался пресвитер.

Но принц казначею польщенно улыбнулся и продолжил:

– Мы с господином Катиным обсудили некий план действий, касающийся вашего ведомства. Из-за войны в саксонском Лейпциге перестала собираться тамошняя знаменитая ярмарка. Мы разошлем приглашение всем негоциантам и оптовым торговцам, пообещав наилучшие условия и невысокую плату. На Овечьем луге близ Гартенбурга можно поставить балаганы и склады, а горожане охотно разместят у себя постояльцев. Если же война не окончится и в следующем году, что весьма вероятно, мы построим постоялые дворы и гостиницы. Нейтралитет имеет большие выгоды. Мы будем поставлять муку, овес, сукно и прочие товары обеим сторонам.

– Я бы еще учредил банк, – сказал Драйханд. – В эти опасные времена состоятельным людям необходимо где-то хранить деньги. Капиталы потекут к нам рекой.

Регент просипел из своего кресла:

– Что за чушь вы несете! Как только в вашем банке наберется много золота и серебра, король Фридрих введет войска и всё конфискует! А то вы его не знаете!

Казначей и Карл-Йоганн обменялись взглядами, в которых читалась снисходительность к невежеству его светлости.

– Видите ли, дядя, – деликатно объяснил юноша, – современный банк это не совсем то, что вы себе представляете. Деньги в нем не хранятся, они размещены там, где могут приносить прибыль.

– На Амстердамской бирже, я полагаю, – сказал Драйханд. – А для дополнительной гарантии безопасности наш банк предложит и Берлину, и Вене разместить у нас средства под очень высокий процент. Тогда ни Пруссия, ни Австрия не захотят резать курицу, которая несет золотые яйца.

Герцог уронил голову, пробормотал:

– Я гляжу, вы отлично спелись… Бог с вами, мне уже все равно…

Теперь, увидев, что старая власть окончательно сдала свои позиции, к обсуждению присоединился и министр.

– Однако для учреждения банка нужен стартовый капитал, и немалый. Где мы его возьмем?

– Если княжество пообещает евреям все права равенства, с этим сложностей не возникнет. – Казначей выжидательно смотрел на принца.

Тот заявил:

– Это будет сделано вне зависимости от того, дадут евреи денег или нет. Гартенлянд провозгласит полную свободу совести.

Луциус отметил, что сказано это было негромко – вероятно, чтобы не разбудить высокопреподобного Эбнера, который задремал под скучную экономическую беседу. Мальчик-то, выходит, не только стратег, но и тактик!

– Тогда гарантирую: деньги будут, – уверенно изрек казначей. – А с деньгами можно своротить горы.

И дальше разговор повернул на детали и подробности, касающиеся редактуры и обнародования великого манифеста.

Я свидетель настоящего чуда, восторженно думал Катин, по своей секретарской должности записывая все принятые решения. На моих глазах мир вознамерился стать чуть-чуть лучше. А некая малая его часть может улучшиться даже изрядно. Рай не рай, но нечто еще не бывалое в этой крошечной стране возникнет. Какой великий, какой счастливый день!

Громкий стук прервал сладостные мысли. Несчастный больной повалился на пол и остался неподвижен. Оборвав себя на полуслове, принц кинулся к дядиному креслу.

Члены Гофрата вскочили, а из-за альковного полога выскользнул желтолицый господин в черном камзоле и синих очках.

– Не трогайте герцога! – крикнул он с деревянным берлинским выговором. – Отойдите!

Карл-Йоганн оглянулся.

– Доктор Бауэр, как хорошо, что вы здесь! Помогите дяде! Что с ним?

Лейб-медик присел на колени, потрогал пульс, приложил ухо к груди, приподнял пальцем дряблое веко.

– Это удар. Лопнула жила в мозгу. Ах, я заклинал его отложить заседание! Теперь, увы, он обречен… Сердце бьется ровно, но его светлость уже не очнется.

– Что же будет? – пролепетал принц.

– Медицина в таких случаях, увы, бессильна. – Доктор со вздохом поднялся. – Больной проживет неделю, много две, и умрет от истощения либо от воспаления легких.

Карл-Йоганн закрыл руками лицо, разрыдался.

– Это я, я погубил его! Как же мне теперь жить? Луциус, друг мой, уведите меня отсюда, мне дурно…

* * *

Исторический день закончился печально. Великие решения остались недоработаны, манифест не окончен, а принц, едва вернувшись к себе, слег с жесточайшей лихорадкой.

* * *

Несколько дней казалось, что Ангальт потеряет обоих своих правителей – старого и нового. Лейб-медик разрывался меж дворцом и Эрмитажем.

Герцог Ульрих-Леопольд не приходил в себя и делался все слабее. Принц Карл-Йоганн то стучал зубами в ознобе, то обливался потом. Луций не отходил от него ни на минуту, вспомнив медицинский курс, который прошел при Санкт-Петербургской академии из любопытства к человеческой анатомии.

Доктор Бауэр был врачом старой школы и свято верил в полезность кровопускания. Из-за этого меж ним и Катиным произошел спор.