Добролёт

Перед тем как зайти в дом, я останавливался на крыльце, смотрел на звездное небо, на крыши домов, мне казалось, что над всем этим таёжным миром раскинулось огромное ромашковое поле, через которое время от времени чертили свои высокие крутые тропинки, похожие на светлячки, крохотные блескучие спутники. Я тут же вспоминал: бывало, ночью подлетаешь к городу, то лежащая внизу земля с крохотными огоньками маленьких поселений очень напоминала звёздное небо с его Большой и Малой Медведицами, Козерогом, Стрельцами, Рыбами, Гончими Псами и одним большим и длинным, как жизнь, Млечным Путём. Глянув через кабинное стекло вниз, я видел под собой такое же небо, которое отражалось одинокими огоньками посёлков и деревень, и, пытаясь соединить воедино небесное с земным, отыскивал ставшую мне родной Раскулачиху. В той стороне сквозь тьму пробивались всего-то несколько огоньков, которые я знал наперечёт: вон лампочка на столбе у конторы, ещё несколько фонарей вокруг особняка Росомахи, а вокруг всё та же межзвёздная пустота сибирской тайги.

Умка

Через несколько дней я неожиданно для себя увидел во дворе Аглаю. Она приехала верхом на лошади, спрыгнула, подошла, даже не подошла, а подбежала ко мне:

– Я ехала мимо и решила проведать. А ещё вареники привезла, – радостно сообщила она, подавая мне завёрнутую полотенцем кастрюльку. – Они ещё горячие, с черникой. И не вздумайте отказываться. Мы вам от души. А когда от души, если не отказываются. Я ещё и Коле прихватила. Давайте отвезём ему, – предложила она, – он сегодня должен вернуться с Бадана.

– Ну, если от души, – улыбнулся я. – У меня тоже есть тебе подарок.

– Не надо, вы уже сделали мне подарок. Я в городе закажу паспарту, повешу с вашей картиной к себе в комнату и, перед тем как ложиться спать, буду вспоминать вас.

Неожиданно я понял, что рад ей, поскольку за делами и заботами та вечерняя встреча ушла куда-то в сторону, но стоило мне увидеть Глашину улыбку, услышать её голос, как я вдруг понял, что ждал этой встречи, и, судя по всему, она тоже не забыла о нашем вечернем разговоре.

От соседки, Веры Егоровны, главного поставщика деревенских новостей, я уже знал, что у Глаши была другая семья и что её несколько лет назад взяла на воспитание Аделина Рафкатовна.

– У Росомахи в городе своё дело, – рассказала Хорева, когда я зашёл к ней за молоком. – Есть свой ресторан. И, вообще, она вся из себя деловая, почти каждый год по нескольку раз ездит за границу.

Ещё я узнал, что она скупает у деревенских грибы, ягоды, кедровые орехи, а иногда и мясо сохатого или изюбря. Также у неё здесь целые плантации клубники, по сорок вёдер собирают, огурцы и капусту засаливают бочками, так что «бизнес» процветает.

Когда Глаша предложила съездить на лошадях к Речкину, я хотел отказаться, всё же лошадь – не самолёт. Стыдно признаться, но за свои тридцать лет я ни разу не ездил верхом, а срамиться перед Глашей не хотелось. Но она, видимо, поняв, что я колеблюсь, подвела мне высокую сухоногую лошадь, с красивыми и умными глазами, серо-пегой масти, с чёрной гривой и чёрным пушистым хвостом.

– Её зовут Умка, – сообщила она, – та самая, о которой я говорила. Очень спокойная. Это удила, а это путлище – ремень, который крепит стремя к седлу, – старательно, как первокласснику, начала объяснять. – Вот шамбон – для поддержки головы, а это нагрудник, он не даёт седлу уходить назад, а подхвостник не даёт седлу уходить вперёд.

Затем Глаша перебросила повод на шею и, подстраховывая, стала с другой стороны. Седло оказалось у меня прямо перед глазами. Я взял поводья, вставил левую ногу в стремя и попытался одним движением, косым прыжком, вскочить на лошадь. Но Умка испугалась и сдала чуть вбок, и моя взлетевшая к небу правая нога лишь скользнула по седлу и опустилась в пустоту.

– Вы не торопитесь, – объяснила Глаша. – Не вставайте лицом к седлу, перед посадкой ваша голова должна быть повёрнута в сторону головы Умки. И не дергайте за поводок! Она должна понять, что вы хотите сесть в седло. Вторая попытка оказалось удачнее, я перенёс ногу на другую сторону, зацепившись пяткой, помог себе вползти и плюхнуться мешком в седло, ощутив под собой крупное живое тело, и попытался дрожащими ногами крепко обхватить Умкины бока. Натянув поводья, я увидел перед собой лохматую гриву, лошадь задрала голову и подалась назад, мне на миг показалось, что подо мной, пружиня, присел земной шар. С каким-то обморочным чувством я всё же успел сообразить, что земля, вопреки утверждениям древних, держится не на трёх китах, а на четырёх лошадиных ногах.

– Опустите повод! – командовала Глаша. – Спокойно, Умка, спокойно! – ласково добавила она и, подбежав к своему Угольку, ловко вскочила в седло.

Я успел заметить, что, в отличие от меня, она была в высоких сапожках и тёмных бриджах «Настоящая амазонка!» – с восхищением подумал я, всё ещё переживая свою неловкость.