Добролёт

– Это когда ты на ней стоишь. А в воздухе всё по-другому. В пилотской кабине вместо земли металлический пол. А под ним облака. И ничего более. Смотришь вниз, а там молоко. Глазам не за что зацепиться. Будто подвесили тебя между небом и землёй. Сегодня я поймал себя на том, что идём по лесу, ищем тропу, а глазу, как и в небе, не за что зацепиться. Деревья, горки, склоны – все на одно лицо. Солнца нет, неба нет, куда идти – одному Богу известно.

– Интересно. Но кто-то вам всё равно помогал? – Глаша замолчала, в её глазах заплясали далёкие нездешние огоньки. – Там же у вас приборы!

– У меня там не было Умки, – засмеявшись, пошутил я.

– Она большая и туда не войдёт.

– Почему же? Мне приходилось перевозить и лошадей.

– А я бы с вами полетела. И мы бы не заблудились. Потому что сверху всё равно видно дальше.

– Не всегда.

– С кем не бывает, – рассудила Глаша. – Зато будет что вспомнить. Ночь, тайга, костёр… Только не хватает песен. Единственно, с кем я могу здесь говорить, кому довериться, это лошадям. Ну, может быть, Коле.

– А как же Аделина Рафкатовна?

– У неё на уме одно – бизнес. И как она выглядит среди тех, кого привозит сюда! Меня она не спрашивает, хочу я в Америку или нет. Для неё этот вопрос решенный, если получать образование, то только там. Тогда всё у меня будет в шоколаде. Я всё время хотела у вас спросить, можно ли нарисовать тишину или свежий таёжный воздух?

Я пожал плечами: – Гениальные художники, наверное, могут.

– Так зачем мне внушают, что полотно Мунка «Крик» гениально? Он больной, и это видно сразу. А ещё! Можно ли остановить время?

– Это сделать просто, – засмеялся я. – Надо нажать кнопку фотоаппарата. На снимке будет запечатлено остановленное время. Если на картине тебе удалось поймать движение – это уже удача. А многие восклицают: «Ой, как похоже!»

– Мне кажется, что для меня время сейчас, здесь остановилось, – сказала Глаша. – Почему люди стараются прикрыть свои недостатки? Одеждой, макияжем, словами, в которые сами не верят, или когда надо спрятать свои мысли.

– Задача настоящих художников или писателей состоит в том, что бы с таких людей снять эти одежды и показать их такими, какие они есть.

– Интересно, – вздохнула Глаша и неожиданно призналась: – А ещё я люблю здешнее молоко и хлеб. Вера Егоровна говорит, это потому, что коровы пасутся на сочных таежных лугах и, если даже лето будет засушливым, то они заберутся в лесную чащобу. И, конечно же, люблю хлеб. Его здесь выпекают мягким и ароматным, за один присест можно целую буханку съесть…

Мы, как по команде, замолчали, каждый остался наедине с собой: она со своими мыслями, я со своими. Но, судя по всему, они были об одном и том же. После того как Глаша напомнила о молоке с хлебом, я почувствовал, что хочу есть. Наверное, и она думала о том же. Время от времени я подбрасывал в костёр сучья, не давая ему замолчать и делать свою ночную работу.

– Где же ты теперь, моя девчонка?
Что за песнь поёт тебе тайга… —

тихо, чтоб не разбудить спящих, промурлыкал я.

Глаша искоса, быстрым взглядом, поглядела на меня, точно спрашивая, а что там дальше? Я улыбнулся и шутливо продолжил:

– …Кто тебе греет ма-а-аленькие ножки
У огня лесного очага.

– Здесь я, – шмыгнув носом, шепнула Глаша, – и мне совсем не холодно.

И через секунду, закрыв глаза, продолжила:

Все важные фразы должны быть тихими,
все фото с родными всегда не резкие,
самые странные люди всегда великие,
а причины для счастья всегда невеские.

– Вашу песню я где-то слышала. Только вы слова поменяли. – Глаша зевнула. – А мне совсем не хочется спать.

– Чьи стихи? – поинтересовался я.

– Оксаны Мельниковой, – ответила она и снова замолчала.

Через какое-то время я заметил, что она уронила голову на сложенные на коленях руки и притихла. Я обхватил её за плечи, и она, почувствовав опору, тихо, как-то по-детски, прислонила ко мне голову, от волос шёл запах домашнего тепла, и почему-то мне показалось, запах спелой смородины. Гнус куда-то пропал, видимо, устал от дневной работы, улёгся спать, как и всё живое в тайге. Мне было приятно ощущать рядом с собой Глашину тёплую доверчивую лёгкость и слушать такое же лёгкое и ровное дыхание.