Добролёт

Жизнь приходила сюда, на это ромашковое поле, и уходила. И вот опять в новом обличье. Что я есть на этой земле? Всего лишь маленькая частица. Особенно остро ощущалось это в кабине самолёта. Земля в одну сторону, кабина – в противоположную. Я пытался внушить себе, что я не тварь безответная. И каждый раз, просыпаясь, я благодарил Господа нашего за то, что дал мне счастье встречать рассвет, видеть солнце, слушать, как рядом несёт свои воды река, как в августовскую воду тихо и неспешно слетает жёлтый лист, и течение уносит его, вместо плотов и брёвен, своего нежданно упавшего с небесной высоты попутчика, который, доверившись воде, маленьким желтым парусником поплыл к другим землям и морям, как это было и сто, и тысячу лет назад.

Бегущая вода приятно освежала, тёплое, ещё летнее солнышко, облокотившись на затылок, улеглось мне на спину. Время от времени я поглядывал в сторону бревенчатого забора, угол которого почему-то напоминал мне казацкий острог.

Вскоре появилась и натура. Но не оттуда, откуда я ждал. Из бревенчатой стены острога со стуком упало одно бревно, за ним другое. Из открывшегося проёма первым на гнедом жеребце выехал Коля. Глянув на него, я чуть не свалился с камня. Зная, что придётся позировать, Речкин надел на себя тёмно-зеленую, с мелким рисунком спецназовскую куртку, видимо, оставшуюся ещё со времён службы в армии, и напялил на голову форменную фуражку лесника. «Всё на месте, не хватает только бронежилета и ружья», – подумал я, пытаясь скрыть улыбку. А следом был парадный выезд маленького ковбоя. В белой блузке, поверх которой был синий фартучек на лямках, волосы заправлены под желтоватую, сделанную из бересты, огромную шляпу, которую, как я выяснил позже, выкроил и сшил длинными жгутами из корней тальника Речкин. Но это ещё не всё! На шее у Глаши был повязан красный, похожий на пионерский галстук, платок. Не теряя времени, я стал быстро набрасывать цветными мелками сидящую на лошади девушку. Несколько раз я просил её слезть и вновь сесть на лошадь, пару раз по моей команде она проскакала мимо меня. Я видел, что ей нравится вся эта канитель с рисованием, ведь всё это затеяно для неё одной. Разогнав лошадь, она неслась мимо, выставив вперёд плечо, из-под острого обреза шляпы строила мне глазки, затем вновь возвращалась и медленно наезжала на этюдник или, сорвав с головы шляпу и разбросав по плечам волосы, уносилась прочь. Наконец, видимо, устав, спрыгнула с лошади и, надув губки, присела на пенёк и с серьёзным, немного грустным выражением лица стала смотреть на тихое, почти неслышное течение реки.

– Всё, побаловалась, и хватит! Надо покупать Умку. – И начала доставать из сумки шампунь, щётку, скребок, прихватив стоящее на земле ведро.

Глаша завела лошадь в реку, помахала рукой Речкину, который чуть ниже по течению, за кустами, освободившись от камуфляжа, поливал водой лошадей и расчёсывал металлической щёткой их мокрые бока. Я продолжал раскрашивать и уточнять свои наброски и не видел, как сзади из-за кустов верхом на лошади появился лесник и, неожиданно хлестнув плёткой, погнал её в мою сторону. Заслышав топот, я оглянулся: прямо на меня, фыркая, выпучив огромные глаза, летело косматое чудовище, но в последний момент лошадь, точно испугавшись и едва не задев меня, вильнула в сторону, окатив вспененной копытами водой.

– Ты чего, сдурел?! – закричал я, стряхивая с холста брызги.

Пролетев мимо, Старухин оглянулся и, подняв коня на дыбы, развернул его и снова погнал в мою сторону.

«Да он пьян!» – мелькнуло у меня в голове, а пьяному, как известно, море по колено.

Поигрывая бичом, лесник подъехал ко мне: «Ты чё-то сказал? А ну, повтори!»

Я положил коробочку с красками на валун, прикрыл её тряпкой и направился к лошади.

– Стой! Стой, тебе говорю! – кривя лицом, взвизгнул лесник и ударил бичом по воде. Прижав уши, лошадь под губастым прянула в строну.

Краем глаза я увидел, что к нам прямо по воде, шлёпая резиновыми сапогами, ругаясь и матерясь, бросился Коля. И тут откуда-то из-за кустов на полном скаку вылетела Глаша. Вспенив и разбрызгивая воду, Умка влетела между нами, отделив меня от сидящего на коне лесника, и я увидел, как в замедленной съёмке, конь под ним резко присел на задние ноги и в воздух взлетели резиновые сапоги губастого. Перевернувшись через голову, лесник мешком шлёпнулся в воду, не понимая, что произошло, начал протирать глаза и шлепать по воде руками. Тут подбежал Речкин, схватил его за шиворот и несколько раз окунул головой в Ушаковку, но, услышав щенячий визг, отпустил занесённую для расправы руку.

– Пей, да знай меру! – стал наставлять Коля лесника. – Захотел получить медаль? Я тебе столько медалей наставлю, бодяги не хватит!

Росомаха

Собрав этюдник, я попрощался с Глашей и Колей и пошёл домой. Пьяная выходка лесника огорчила. «Дураки на свете не перевелись, и не переведутся», – думал я, шагая по теплой траве босыми ногами и вспомнив летящую на Умке Глашу, вдруг ощутил на лице не привычную для себя затаённую улыбку, такого со мной давно не случалось.