Добролёт

– Народ здесь вроде бы с виду простой-простой, но у каждого своё прошлое. И оно даёт о себе знать. Вы, наверное, заметили, что каждый держит по нескольку коров и бычков. Таких налогов, как были в советское время, нет. И полиции здесь нет, налоговой службы, даже за свет люди не платят. В общем, закон – тайга, медведь – хозяин. Но друг за другом следят почище любых спецслужб. Прошлой осенью в лесочке, неподалёку от дороги, застрелили и увезли деревенского бычка. Кто сделал, неизвестно! А нынче у меня пропала лошадь, ахалтекинка. Мне за неё «лендкрузер» предлагали. Я вызвала следователей из города, да и местные егеря пытались помочь. Но воз и ныне там. Пришлось завозить сюда сторожевых собак, для них мы поставили будки на углах. Теперь живём, как в лагере. Сами себя запрятали за стенами и заборами. Чего только для местных я ни пыталась сделать! Открыть магазин, аптеку, фельдшерский пункт. Теперь вот художественную галерею…

– Начнёте для местных экскурсии водить?

– Не жить же отшельниками! Это не для демонстрации, это для просвещения. Чтобы исчезло это страшное, доставшееся нам от прежних времён название – Раскулачиха! Только Речкин, внук раскулаченного, мог вдруг запеть, что кулаки на него разобижены, на счастливую долю его! Я про себя подумала, уж не меня ли он имел в виду?

– Да что вы, это же песня! – улыбнулся я. – Коля в армии был танкистом, здесь, на кордоне, он сел за трактор.

– Скрыться от самого себя невозможно, даже в кабине трактора, – поджав губы, сказала Аделина Рафкатовна. – Навязывание своих правил – это неуважение чужих границ и чужой воли. За это всегда приходит расплата.

– Да, порядки здесь жесткие, – усмехнулся я. – Могут обрезать свет, наехать конём. Так, случайно. Если не могут взломать дверь, залезут через окно. Связать и бросить в подвал. Чуть что, хватаются за ружья. Куда там Техасу или Айове!

– Dura lex, sed lex – суров закон, но закон. Что нам здесь мировых судей держать? Говорят, через страдания приходит понимание. Я ещё раз повторюсь. Пусть каждый делает своё дело, – подытожила Аделина Рафкатовна.

Когда люди переходят на латынь, продолжать разговор ради разговора не имеет смысла. Судье полагается вершить суд, а не создавать право, говорили римляне. Мы друг друга поняли, сверили часы, пора бы и откланяться. Видимо, Коля Речкин начал выпрягаться, она это почувствовала и связала это с моим появлением в деревне. Поэтому и пригласила к себе, чтобы в непринужденной обстановке, за чашкой чая посмотреть, что за художник объявился в её Раскулачихе. Провожая меня, Аделина Рафкатовна по пути срезала несколько больших красивых роз и подала мне.

– Было приятно с вами познакомиться, – сказала она, глядя мне в глаза. – Если вам что-то понадобится, обращайтесь. А у роз молоточком разбейте кончики стеблей и поставьте в воду. Они долго простоят…

– Спасибо!

Прошли лета, и всюду льются слезы…
Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране…
Как хороши, как свежи ныне розы…

– Игорь Северянин? К месту, – похвалила меня Аделина Рафкатовна и, открывая обитую металлическим листом калитку, вздохнула с какой-то непонятной обречённостью: – Как мало людей, с кем здесь можно поговорить! Скоро начнётся учебный год, все разъедутся, и Добролёт задичает. Мы уже взяли Аглае билет. Она выиграла грант, ей пришёл вызов. Наш маленький ковбой будет учиться и набираться уму-разуму за океаном в университете Северной Айовы. А Коля Речкин опять запьёт. Его не остановишь. Да, совсем забыла. Спасибо за лайку, я имею в виду Тунгуску. Мне наш лесничий Фомич всё обещал. Но хорошую собаку здесь сыскать трудно.

– Тунгуска не станет сторожевой собакой, – сказал я. Её нельзя держать дома или на привязи.

– Как и Речкина, – пошутила Аделина Рафкатовна. – Уж он-то знает, как с собаками поступать.

Змеиная гора

Отпуск мой закончился в сентябре, я уехал в город, где меня ждала работа. Возвращаясь из рейса, подлетая к городу, я отыскивал Добролёт, крохотную жёлтую точку недостроенной бани и непривычно мелкую, огороженную забором усадьбу Аделины Рафкатовны. Я знал, что Глаша, как она и говорила, уехала учиться в Айову. К Новому году от неё пришло письмо со штемпелями и марками на английском языке. В письме оказалось несколько фотографий Глаши с её новыми американскими друзьями, а к ним приложены летние снимки. На одном из них мы были вместе: я верхом на Умке, а она – на вороном Угольке. А ещё на одной фотографии был вид деревни со Змеиной горы. Ровным ученическим почерком она поздравляла меня с Новым годом, просила передать привет Коле Речкину и сообщала, что очень скучает и обязательно прилетит погостить на зимние каникулы. Больше от неё сообщений не было.

После зимних школьных каникул я приехал в Добролёт, и первой новостью, которую мне сообщил Хорев, было то, что потерялся Коля Речкин.