Добровинская галерея. Второй сезон (сборник)

В общепите два местных музыканта наяривали на народных инструментах этнические баллады пятнадцатого века. Этюд по занудству мог соперничать лишь с фольклорной капеллой больных астмой эскимосов. Сон был в руку. Если б они хотя бы не пели…

В это время метрдотель сообщил нашей группе, что где-то произошла ошибка и стол на шестнадцать человек накрылся тазиком. И тут лидер открыл рот и сказал офигевшим тайцам все, что думает. Надо отметить, что куда бы мы ни ездили, я вообще никогда ни о чем не думаю. Я просто знаю, что у меня есть любимая, которая все сделает, всех построит и всего добьется, по дороге объяснив, что все кругом уроды. Кстати, часто бывает права. На то она и лидер. Но в этот вечер даже я был удивлен сленгу и тезисам. Видно, накипело.

В сжатой форме это звучало так: «Меня не интересуют дегенераты, которые не говорят по-английски, путают заказ на шестнадцать человек с заказом на шесть, а также не интересует отсутствие свободных столов в вашей раздолбайской рыгаловке за бешеные деньги. Завтра вы все будете уволены и утоплены, а подонок менеджер будет счастлив, если найдет работу проктологом у бенгальских козлов. И орать я буду еще громче, потому что я абсолютно не нервничаю, а всегда так говорю с кретинами, которые меня не слушают, потому что иначе с ними будет разговаривать мой муж в суде на продлении слушания по увеличению тюремного срока за хамство. И да, меня не интересует то, что ваши вонючие клиенты слышат, что я сейчас говорю. А кроме того, вы немедленно выгоните марамоев-музыкантов с этой хренью, которую они якобы играют, под эту музыку еще и подвывают, и моментально не поставите для нас на их место стол и не обслужите нас, потому что нам некогда, все хотят есть, торопятся и устали, особенно дети. ПОНЯТНО?! ИЛИ МНЕ ПОВТОРИТЬ?!»

В ресторане было слышно, как на кухне в кастрюле что-то жует муха. В гробовой тишине я мощно чихнул, случайно забросив таким образом трехочковый баскетбольный носовой бросок в открытый «Биркин» Люсьен. От чиха атмосфера неожиданно разрядилась, и все пришло в движение. Музыкантов тут же выгнали из зала, стол накрыли за пять минут, за десять минут мы расселись и тут же заказали еду.

В ожидании остренького супчика любимая сидела гордо, переваривая очередную победу над нерадивостью и разгильдяйством. Но тут завыли «мелкие звереныши», которые устали и хотели смотреть мультики вместо занудных взрослых разговоров и такой же отварной курочки. Дети в чем-то пошли в маму и поэтому заявили о своем желании, мягко говоря, очень внятно. Любимая и сама уже после всего произошедшего есть не хотела, поэтому гордо удалилась с наследницами для их ночного мытья со Шреком и семью гномами.

Наконец принесли еду. Я быстро съел свой Том Ям Кунг и потянулся за порцией любимой, стоящей перед пустым стулом.

– Суп мадам! – твердо и довольно зло объявил мне лично обслуживающий нас мэтр, отодвигая от меня желаемую добавку. – Ноу ю.

Я быстро объяснил придурку, что мадам уже много лет моя, и этому есть два только что оторавших за столом доказательства. Таким образом, по логике вещей, суп тоже мой, и возражения тут неуместны. Кроме того, мадам ушла, а суп положен мне по праву. Институт наследства еще никто не отменял. Несмотря на мои убедительные доводы, мэтр схватил со стола оспариваемую миску и сделал попытку вместе с ней скрыться в кулуарах, но был на ходу остановлен Шуриком. Супчик мне вернули на стол, и отвоеванный трофей показался мне намного вкуснее, чем мой. А потом мы еще долго обсуждали тупизну местной обслуги и преимущество отечественных халдеев по сравнению с мировыми стандартами. Больше метрдотель к нашему столику не подходил…

Такого со мной не было никогда. Все началось около двух часов ночи. Отравление было чудовищным. К насморку, кашлю и температуре прибавилось нереальное это… В моем организме остались незадействованными только уши. Бедные дети тоже ходили в туалет раз двадцать за ночь. Но не потому, что они отравились. Просто в сортире намертво поселился папа.

К утру всем стало понятно, что второй супчик я съел напрасно. Месть предназначалась явно не мне. Вот, собственно, почему милый азиатский метрдотель пытался порцию любимой у меня из-под носа стибрить. Что туда за угощение бросили тайцы в отместку за чудеса дрессировки, осталось загадкой.

Оставшиеся два дня до Нового года я помню смутно. Приезжали врачи, на которых я хотел чихать и чихал, мне ставили капельницу, я что-то пил и как-то спал. Оставив за сорок восемь часов около трех кило отравленного собственного веса в трубах местного ЖКХ, тридцать первого декабря за час до звона местных курантов я все-таки выпал из кровати, чтобы поползти на вечеринку. Меня посадили спиной к грандиозному шведскому столу, ибо при виде еды я за чистоту окружающих вечерних платьев не отвечал.

Я пил крепкий чай и принимал соболезнования.

Точку в этой истории все-таки поставили мы с Шуриком.

– А как твоя простуда? – вспомнил он к часу ночи.

– Простуда? Ее больше нет, дорогой, из-за этого дурацкого отравления, – ответил я ему.

А увидев удивленный взгляд друга, добавил: