Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

Скорее, всё это связано с тем, что Несмелов — последователь Григория Нисского (первая большая работа Несмелова — развернутое исследование «Догматическая система святого Григория Нисского»), то есть по понятиям Флоровского оригенист. В частности, верит в апокатастасис вплоть до раскаяния части демонов.

Но это несправедливо — оригенистом Несмелов не является. Никакой метафизической принудительности восстановления у него нет и в помине. Он верит в возможность нравственного восстановление твари под влиянием Христовой любви, а не в онтологический цикл Оригена. При этом Несмелов как теолог и догматист заслуживает высочайшего внимания. Например, в эпоху общего криптонесторианства он очень внятно разъясняет догматику V вселенского собора, юстиниановское богословие (что для православного богослова — тест на профпригодность, который больше половины из его коллег вряд ли бы прошли).

Другие авторы пишут о Викторе Несмелове с одобрением и почти восторгом, как протоиерей Василий Зеньковский в «Истории русской философии», но, всё-таки, внятного места для Несмелова не находилось. Его масштабная философская система противоречила тому магистральному пути русской мысли — философии «всеединства», перераставшей в ересь софиологии, который был навязан последователями Владимира Соловьева.

При этом Несмелова невозможно было подогнать ни под одно из западных направлений — от отчаяния его начали записывать в «экзистенциалисты», но не было ничего общего между этим направлением философского изломанного субъективистского манерничания и ясной, четкой, притязающей на истину и в хорошем смысле догматической мыслью Несмелова, построившего именно всеохватную систему философии, способную поспорить с Кантом или Гегелем. Ну а признать, что русский философ в «провинциальной» Казани, в полной интеллектуальной изоляции от столичного сборища русских умов, построил оригинальную философскую систему, не имеющую западных аналогов, но удивительно мощную и убедительную, — такое, конечно, для интеллигентской мысли было невозможно. Хотя нéкогда так же «провинциальный» кенигсбергский профессор И. Кант совершил «коперникианский переворот» в философии.

Невозможность «счастья»

В чём же состояла та система Несмелова, которая, несомненно, была бы признана оригинальнейшим русским вкладом в историю человеческой мысли и которая бы заняла место в числе влиятельнейших философских систем, если бы мы узнали время посещения своего?

«Наука о человеке» подводит нас к мысли о неустранимой двойственности положения человека в мироздании. С одной стороны, каждый из нас — это просто материальное тело, вещь среди других вещей в мире, в котором действуют законы природной необходимости. Человек-вещь полностью захвачен потоком чувственных восприятий, переходящих в представления, наполняющие наше сознание. На минуту может даже показаться, что Несмелов встает на позицию английских сенсуалистов: в нашем разуме нет ничего, чего бы ни было в наших чувствах. Среди восприятий чередуются приносящие удовольствие и причиняющие страдание и жизненная стратегия человека в мире — избегать страданий и стараться быть окруженным тем, что приносит радость.

«Каждый человек всегда и необходимо стремится достигнуть в своей жизни наивысшей степени доступного ему счастия, потому что физическая жизнь человека поддерживается только хотением жить, а хотение жить создается только жаждою счастия.

Иллюзия воображаемого бесстрастия может обманывать собою физического человека лишь в течение того времени, пока он не испытывает страданий жизни, или пока сознание страданий не является господствующим элементом в его представлении процесса жизни.

Человек может воображать о себе, что будто он совершенно не имеет никаких помышлений о счастии только в том случае, когда в действительности он доволен своей жизнью и чувствует себя счастливым. Но стоит только разрушиться этому довольству человека, как вместе с ним немедленно же исчезает и мнимое равнодушие его ко всяким условиям жизни, потому что чувство страдания с роковой силою заставляет человека искать непременного изменения наличных условий жизни.

Фактическое господство этого чувства в сознании человека с роковой силой заставляет его не только обращаться к идеальному построению жизни без всяких мучительных страданий, но и стремиться к фактическому осуществлению этого построения в создании новых условий жизни».

Таков материальный идеал счастья — испытывать только причиняющие удовольствие восприятия. Разумеется, это невозможно, поскольку мир полон суровой, жестокой к человеку необходимости, но деятельность ищущего счастья человека подчинена принципу максимально комфортного приспособления к миру. Но вот парадокс: поскольку приносящее удовольствие восприятие — это чисто пассивное состояние, такого рода поиск счастья превратил бы человека в абсолютно пассивную вещь внешнего мира.

Мысль, которая больше самой себя