Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

«Моя форма — песня. Отдельная, заключенная в себе идея. Как её подать? Оркестровая музыка требует более пространного изложения, более длительного по времени. То есть надобно песни эти соединить? Разбухший оркестр — вышел весь из аккомпанемента, из сопровождения главного — мелодии, выразительной речи. Сопровождение — подсобное, дополняющее и украшающее, усиливающее выразительность, но все же не главное, постепенно стало само — главным, но вместе с тем осталось второстепенным. Вот парадокс! Объяснить его не берусь, не могу, а вместе с тем это так! Но кто поверит в это из музыкантов, ведь воспитаны они все в другом. Пение (мелодия) — тянет к простоте, четкости, к формуле, к символу. Инструмент — тянет к выдумке, ухищрению, вариантности (вариации), бесконечному изменению»[61].

К сожалению, эти произведения Свиридова, несмотря на огромную важность их для композитора и восторг музыковедов, обычно не слишком известны нашим слушателям.

Наше ухо в ХХ веке развратили сперва популярные мелодии на мотив «7.40», а потом и вовсе чудовищная вульгарность попсы. Даже народная песня у нас стала результатом стремления, как выражался в дневниках Свиридов, «подменить большую тему России „частушечно-сарафанными“ пустяками, глубокое и благоговейное отношение к народной песне — „ёрническим“ отношением к ней»[62].

Поэтому выдержать напряжение свиридовского хора может не всякое ухо. Слишком быстро происходит умственная и эмоциональная перегрузка. Вместо лишних слов достаточно послушать «Зорю бьют» из «Пушкинского венка» — одну из вершин свиридовской музыки и русской музыки вообще. От этой мелодии обмирает сердце и непроизвольно душа плачет от восторга, настолько, видимо, вибрации этой музыки находятся в резонансе с вибрациями русской души.

Зорю бьют… из рук моих
Ветхий Данте выпадает,
На устах начатый стих
Недочитанный затих —
Дух далече улетает.
Звук привычный, звук живой,
Сколь ты часто раздавался
Там, где тихо развивался
Я давнишнею порой.

И снова Свиридов, как и в случае со стихами Маяковского о Врангеле, показывает себя невероятно утонченным мастером культурной перекодировки. Стихи о барабанном бое, услышанном в военном лагере и напомнившем поэту лицейские годы, превращаются в его интерпретации, по сути, в воспоминание о колоколе церковной заутрени, который отвлекает дух русского человека от погружения в флорентийские плетения словес западной культуры, обращает его к корням.

Более широкие круги испытывают чувство резонанса со Свиридовым, когда речь заходит о музыкальных миниатюрах, формально привязанных к фильмам и числящихся по жанру киномузыки: «Метель» и «Время вперёд». Это, кстати, тоже не случайно — во второй половине ХХ века именно кино стало последним прибежищем хорошей симфонической музыки. Писать «саундтреки» — вот, пожалуй, единственный шанс прославиться сегодня хорошему композитору.

Но свиридовские «саундтреки» привязаны к кино довольно формально. Это — сюиты. По сути, музыкальные миниатюры, «картины», передающие взгляд русского народа и русской культуры на самих себя, свою природу и историю. Если бы меня спросили об одном музыкальном произведении, которое расскажет вам, что такое Россия, о музыкальной иконе России, то это, конечно, «Тройка».

Безудержный и лиричный полет по заснеженной дороге через бескрайний холмистый простор. Звенят бубенчики, скрипят бегунцы саней, поет душа. В такт бубенчикам звенит морозный воздух. Чистота сверкающего снега отражается в зеркале чистой мысли. Путь, движение, как совершенная форма русского бытия, не осложнен здесь бурями и препонами. Это Русь-Тройка, вырвавшаяся на свободный простор.

Мыслимо ли за три минуты без единого слова совершенно выразить национальную идею? Для Свиридова это оказалось возможным.

Так же как смог он выразить во «Времени вперёд» всю сумасшедшую энергию, индустриальный космический порыв русского ХХ века. Это, пожалуй, самое популярное произведение композитора, хотя причины этого чисто внешние — мелодия «Время вперёд» превратилась в заставку общенациональных новостей («программа „Время“ — опиум для народа», — язвил Свиридов).

Бóльшей внутренней глубиной обладает марш из сюиты «Время вперёд»: в нём больше историзма, чувства эпохального масштаба; стремление выразить внутренние противоречия эпохи — не только порыв, но и боль и кровь. Это именно поступь эпохи, а не только её плакатный образ («прорыв к прогрессу»).